Как то раз бригадефюрер барон Генрих фон Фиш был вынужден срочно вылететь в Рейхскомиссариат "Украина" по сугубо важному заданию. Рейхсфюрер поручил ему изучить проблему, возникшую в тылах доблестного Вермахта, рыцарственно сражающегося с большевистской заразой где-то на Северном Кавказе. Проблема эта именовалась "большевистские банды", терзавшие тылы германских войск с каждым месяцем все более и более чувствительно. Напутствуя фон Фиша, интеллигентный и в высшей степени культурный Рейхсфюрер, в частности, сказал: "Мой дорогой Фиш! Вам конечно известно, что наш дорогой Фюрер затеял Восточный поход исключительно в целях освобождения несчастных угнетенных украинцев и других славян от безбожной еврейской власти. И вот теперь, когда мы как никогда близки к окончательной победе, наши колонны с гуманитарной помощью нуждающимся русским крестьянам и наши команды спасателей из организации Тодта регулярно начали подвергаться нападениям... Более, того, мне сообщает наш геноссе Кох, что большевистские агенты сожгли десятки школ и больниц, которые уже успели соорудить германские власти на освобожденных территориях... Они убивают учителей и врачей!!! Более того, они даже поднимают руку на несчастных русских нонкомбатантов, которые поступили служить в нашу полицию и приступили к очищению страны от уголовных элементов, жуликов, конокрадов и спекулянтов!!! Это возмущает меня до глубины души! (Тут сентиментальный и ранимый Рейхсфюрер незаметно поднес платочек к уголку глаза, чтобы скрыть подступающие слезы. Сердце фон Фиша заныло - таким вот он видел обожаемого Шефа только в день, когда поляки глумились над телами убитых германских пограничников в ночь на 1 сентября 1939 года..., ну еще пару раз - когда югославские бандиты в 1940 году объявили войну Рейху и когда диверсанты НКВД 21 июня начали форсировать реку Буг, готовясь к своему "блицкригу"..). Итак, мой друг, - продолжил Рейхсфюрер - Вам предстоит сложная и, я бы даже сказал, чрезвычайно благородная задача: Вам надлежит вступить в переговоры с вожаками красных бандитов и уговорить их не нападать более без предупреждение на наши гуманитарные конвои. Пусть они отныне официально уведомляют германские власти и местных наших помощников хотя бы за сутки до акции - тогда мы сможем организовать эвакуацию местного населения из мест возможных боевых столкновений и убережём тысячи и тысячи невинных жизней! (тут голос Гиммлера предательски дрогнул, фон Фиш деликатно потупился и стал смотреть в окно, за которым шел партийный митинг под лозунгами: "Поможем русским крестьянам собрать урожай!" и "Жертвуйте в фонд зимней помощи заблудшим красноармейцам - они тоже люди!") И еще, мой Фиш! (Шеф взял себя в руки - вот что значит нордический характер!) Ни под каким предлогом не предавайте забвению отдельные факты жестокого обращения с русским населением и военнопленными со стороны отдельных несознательных арийцев! Мне тут рассказали недавно (лицо Гиммлера покраснело от гнева, щеки затряслись, пенсне блеснуло светом благородного негодования), что недавно в Киеве какой-то майор Люфтваффе грубо обругал с использованием ненормативной лексики цыганскую девочку, подошедшую к нему с предложением погадать о его, майора, судьбе! А еще мне сообщили, что при штурме Киева наши солдаты однажды посмели обстреливать из пулеметов какой-то местный монастырь, не взирая на ясно видимую табличку: "Охраняется государством". Это не лезет ни в какие ворота! Культурные ценности противника должны охраняться неукоснительно, даже ценой жизни благородных германских солдат и офицеров! История докажет нашу правоту и восхитится их высоким подвигом!!! (Тут Фиш осторожно приблизился, полуобнял трясущегося от возвышенных рыданий Рейхсфюрера, погладил его по голове, благодарно прильнувшей к бригадефюрерскому плечу, и зашептал: "Ну что Вы, что Вы, партайгеноссе... не надо так волноваться, вспомните пример Вашего небесного покровителя - великого гуманиста Генриха Птицелова - он ведь творил добро без лишних эмоций..."). Наконец, Рейхсфюрер пришел в себя и продолжил инструктаж (изредка всхлипывая): - И еще! Фиш, не позволяйте немецким солдатам воровать кур и яйца из хат и курятников. Уже известны десятки случаев, когда крестьяне ловили солдат за этим занятием и публично пороли их на своих грязных завалинках! От этого произошли заражения всякими туземными болезнями - триппером и сифилисом, на пример. И теперь осужденных за мародерство солдат приходится лечить в концлагерях от этих тяжелых болезней. А ведь и солдаты, и врачи так нужны на фронте!!! И лагерного персонала настолько не хватает, что неделю назад я отдал приказ набирать лагерную охрану из праздношатающихся русских военнопленных. А это - прямое нарушение Женевской конвенции!! Хорошо еще, что большевики ее не подписали! - Да, кстати! Тут просочились слухи о том, что евреи расстреляли в каком-то Бабьем Яру 37 тысяч немецких военнопленных. Я в это не верю - евреи очень культурный и гуманный народ... Они никогда не стали бы нарушать правила ведения войны... Но Вы все же разберитесь, и если слухи (я уверен!) не подтвердятся - немедленно объявите выговор их распространителям. Также не забудьте предать суду военного трибунала летчика Филюрского, нанесшего по ошибке бомбовый удар по деревне Печерск под Смоленском - вместо партизан он попал по стаду коров! И повредил зеленые насаждения!!! В оправдание он заявил, что мол, "коровы собирались защищать своё пастбище вместе с партизанами". Передайте Филюрскому, что тот факт, что 300 тысяч его соотечественников пошли добровольно помогать Вермахту и Люфтваффе в нашем Святом Крестовом походе против коммунизма (тут Рейхсфюрер и Фиш набожно повернулись и перекрестились на походный алтарь, занимавший половину кабинета), не дает ему никакого права бомбить мирные села. Отправьте его в Заксенхаузен! Пусть русские охранники ему покажут, как обижать мирное население! Воспоминания об аудиенции у Рейхсфюрера неотступно преследовали барона фон Фиша и днем и ночью. Утром следующего дня, привычно отрезая крохотный кусочек пайкового маргарина, Фиш неожиданно остановил руку, подносящую пищу ко рту и решительным жестом протянул его ничего не понимающей изможденной жене (она еженощно добровольно работала прачкой в лагере русских военнопленных комиссаров, стоически вынося ежедневные побои и оскорбления с их стороны): - «Нет! Я не могу есть этот маргарин в час, когда тысячи русских детей недоедают! Передай этот кусочек в «Фонд помощи освобожденной России»! А я лично напишу письмо этому благородному старику – генералу Краснову- попечителю фонда».. Фиш пошире раздвинул занавески, выглянул в окно (там полицейские сопровождали колонну хмурых юношей из Гитлерюгенда, которых по приказу Фюрера отправляли восстанавливать взорванные большевиками промышленные объекты Криворожья), со вздохом пододвинул чернильный прибор, достал гусиное перо (свой «паркер» он сдал в фонд помощи голодающим испанским детям еще в 1938 году) и, осторожно очинив его, начал выводить на бумаге с родовым гербом (на голубом поле золотая селедка с высунутым длиннющим языком и девизом: «Фиш всегда против!)»: «Ваше превосходительство, господин генерал! С Божьей помощью германские войска отогнали дикие большевистско-монгольские орды за Моздок и продолжают освобождать местное кавказское население от векового коммунистического ига. Вчера мы с Рейхсфюрером поднимали бокалы за грядущее возрождение Великой Свободной Демократической Российской Конфедерации, во главе которой, как мы надеемся, Вы и Ваш старший товарищ – генерал Власов, займете подобающее почетное место… Нашему обожаемому Фюреру, всецело преданному идее русско-германского Вечного Союза, не терпится, когда же он сможет передать Освобожденной России те территории, которые большевики так опрометчиво уступили Турции и Японии. Непобедимая русская армия, вместе со своим младшим братом – германским Вермахтом, я верю, освободит народы Африки и Азии от колониального гнета, откроет глаза гражданам Великих Демократий – США и Великобритании на необходимость Всеобщего Братства и Нового Мирового Порядка. В чаянии этих великих свершений, примите же этот скромный дар – 15 граммов эрзац-маргарина, на нужды формирующейся РОА. Искренне Ваш, бригадефюрер Генрих-Мария-Отто фон Фиш цу Швайнваген.» Юркий «Опель» подвез бригадефюрера прямо к транспортнику Ю-52, уже прогревавшему моторы, как раз в тот момент, когда техник из наземного персонала вытаскивал колодки из-под колес чуда германской авиастроительной техники, а стрелок, озабоченно хмурясь, поудобнее пристраивался в колпаке у пулеметной турели. Поднявшись по трапу, фон Фиш, первым делом, осторожно переступил через кучу мешков и коробок с почтовыми пломбами, и приклеенными бумажками, на которых криво-косо были выведены надписи по-русски: «На хутар Хохловка дедушке Ивану от внука. Прадавольственная посылка». Если бы бригадефюрер сумел прочитать и вложенные внутрь письма, его умилению не было бы предела, ибо в большинстве рабочие-«остовцы» писали родным примерно следующее: «Дорогие мои родители! Кланяется вам ваш почтительный сын Мыкола Иванов. У меня все хорошо, просто замечательно! Я работаю надсмотрщиком на ферме у семьи Бауэров под Потсдамом, надзираю за тем, как эти Бауэры работают в поле – выращивают брюкву и хлеб для доблестной германской армии, выполняющей свою историческую миссию по освобождению России от гнета коммунистических кровопивцев. Сюда меня распределили с самого начала – прямо из санатория, где первые две недели после прибытия мы набирались сил и получали навыки обращения с германскими сельскохозяйственными рабочими. Представляете, мои дорогие, - помощником нашего инструктора из Гестапо (это такая благотворительная организация здесь) был наш бывший районный уполномоченный НКВД – он обучал нас некоторым методам воздействия на трудоспособность крестьян (ну, да мы это и так все помним по колхозу). Как то мы с ним разговорились – он, оказывается, на третий день войны попал в плен и, согласно «Приказу Фюрера о Комиссарах» (я так люблю нашего Фюрера!) был даже наказан – полгода добывал торф в концлагере вместе с немецкими коммунистами. Но заслужил прощение и теперь преподает здесь. Еще, дорогие мои, я посмотрел замечательные творения германского зодчества – Бранденбургскую колонну и Эфелевы ворота, но так как я очень много выпил пива, которым все немцы на перебой стараются нас угостить, то почти ничего не помню… И исчо меня научили пользоваться высшим достижением немецкой культуры – уни-тазом! Представляете, он установлен во всех нужниках специально для того, чтобы гражданам Рейха было удобно блевать, не забрызгивая одежды, когда они очень много выпьют пива или шнапса. Особенно хорошо, что после этого можно сразу попить воды из бачка, расположенного прямо над чашей… А теперь я использую полученные навыки в поле – при помощи длинного бича погоняю ленивых Бауэров, когда мне кажется, что они недостаточно прилежно заготавливают продовольствие для солдат Фюрера. Особенно мне нравится стегать по ляжкам молодую хозяйку, которая неохотно и без восторга выполняет указание Фюрера выполнять «особое обслуживание рабочих-«остовцев» в свободное от работы время. Но я – добрый надсмотрщик – я не жалуюсь на нее Гебитскомиссару, а то ее могли бы повесить за уклонение от сексуальных контактов со славянами». Самолет шел низко над землей и бригадефюрер, примостившийся у окошка, внимательно (летать приходилось не часто) наблюдал за проплывавшими внизу квадратиками возделанных полей, нитками дорог и мостов, и казавшимися «игрушечными» людскими жилищами. Рядом примостился юный гауптман Люфтваффе, с явным интересом рассматривавший мундир представительного эсэсовца и многочисленные партийные и спортивные значки, украшавшие его грудь, среди которых особенно выделялась ленточка «Ордена спермы» (бригадефюрер был чемпионом Баварии по сдаче арийской спермы для опытов по выведению «уберменша»). Гауптману явно хотелось поговорить со столь заслуженным и опытным попутчиком, но он не решался нарушить его глубокомысленную задумчивость. Фон Фиш одобрительно оглядывал крепкую фигуру юного летчика, его щегольски заломленную фуражку, едва держащуюся за копну светлых локонов, его кожаную куртку с многочисленными аккуратно зашитыми дырами от пуль и осколков и Железным крестом 1 класса, а также костыли, которые гауптман стеснительно прятал за спину. Наконец, ободрив соседа теплой улыбкой, фон Фиш сказал: - «Опять на фронт, герр гауптман? Уже летали над Россией, не так ли?» - «Я-я, герр генерал! С самого начала, с той самой трагической ночи, когда большевики подлым коварным ударом на рассвете попытались форсировать Буг! И, скажу я Вам, жестокие здесь были бои! Вы ведь видели наше знаменитое «танковое поле Руделя?» - «Как?! Того самого героя Руделя, которому наш обожаемый Фюрер сказал, вручая бриллианты к золотым Дубовым листьям и мечам Рыцарского креста: «Если бы я был ребенком, я хотел бы быть Вашим сыном, мой Рудель!» ??? - «Я-я, герр генерал! Его самого!» - «Нет, признаться, я впервые пролетаю над Генерал-губернаторством…» - «О нет, мы уже над Ровно, сейчас мы спустимся вниз – я попросил экипаж пролететь прямо над полем, чтобы вспомнить о былых сражениях во славу Освободительного похода!» И верно, «Юнкерс» вдруг резко клюнул носом и нырнул вниз в туманную дымку. Генерал с трудом сдержал накатившуюся тошноту, почувствовав во рту вечный привкус проклятого эрзац-маргарина, пытавшегося подняться из глубин желудка… Но вдруг перед его глазами открылось огромное ровное пшеничное поле, уходящее во все стороны за горизонт и сплошь покрытое сгоревшими танками… Они стояли в разных позах среди моря нескошенной ржи, только местами прореженной черными пятнами пожарищ. Их были сотни! Нет! Тысячи!!! И не каких-нибудь там «тридцатьчетверок»! Нет, бесконечными рядами тянулись КВ-1 и КВ-2 с сорванными взрывами башнями и сбитыми гусеницами, но больше всего - жутких монстров «Иосиф Сталин» - восьмибашенных, вооруженных грозными 203-мм дальнобойными орудиями и установками «Катюша». На их фоне жалкими спичечными коробками казались даже 15 или 20 бронепоездов, скучившихся на разбитой узкоколейке и как-будто бы грозящих небу задранными стволами своих морских орудий, торчащими из перевернутых на бок броневагонов… - «Иезус-Мария! Боже мой! Сколько же их здесь!!!» - «Не так уж и много, герр генерал! Всего то 3 783 штуки, не считая «мелочи» - СУ-152 и всяких БТ-7…» - «И всех их подбил один Рудель!?!» - «Ну что Вы, герр генерал! Не мог же он бомбить круглые сутки! Оберст-лейтенант уничтожил едва 2/3 этой армады, а остальных добили мы – его немногие верные камрады» - гауптман стеснительно потупился, а фон Фиш смотрел на него с новым и все возрастающим изумлением: и этот мальчик (на вид герою было от силы 15 лет) сражался в смертельном бою с полчищами большевистских танков и одержал победу!! - «Гауптман! Расскажите мне о сражении поподробнее, прошу Вас!» - «Да что тут рассказывать, герр генерал!! Бойня, конечно, была страшная. Каждый день в течение трех недель большевики атаковали нашу пехотную роту, засевшую вдоль шоссе, наши пехотные камрады сражались из последних сил, а злобный враг бросал против них одну танковую армию за другой… Ну вот и вызвали на помощь нашу эскадру! Вы бы это видели! Танки шли колоннами, а сзади, в кожанках и с маузерами наголо, их подгоняли сотни большевистских комиссаров, расстреливавших каждого, кто отказывался идти в атаку или поворачивал назад! Мы часами висели над полем боя, бомбили и стреляли из пушек. Каждый из нас помнил наказ нашего великого вождя Руделя - «Один снаряд – один танк». На аэродром мы садились только для того, чтобы выпить стакан молока, пока механики подвешивают бомбы и пополняют боезапас. И все же, если бы не оберст-лейтенант, мы не сумели бы сдержать непрерывно наступающую лавину. Но он по дешевке снабдил нас всех одноразовыми подгузниками для взрослых, благодаря которым мы смогли не отвлекаться даже на сортир! И мы успели – последний танк большевиков сгорел буквально в 5 сантиметрах от позиции наших беззащитных против стального монстра гренадеров!!!» - «О, мой юный герой! Как же много Вам пришлось пережить! Я горжусь тем, что лечу с Вами в одном самолете! Но что с Вашими ногами? Почему Вы возите с собой костыли? Вы были ранены?» - «К сожалению, нет, герр генерал! Мне не повезло пролить кровь за Фюрера и Фатерлянд… Простите, я не могу сдержать слез!» - тут голова летчика упала, бурные рыдания сотрясали его рано возмужавшую грудь, украшенную всего одним скромным ЖК, но вдруг, он гордо вскинул подбородок и глядя пламенным взглядом прямо в глаза попутчику, срывающимся голосом произнес: «Вы можете смеяться надо мной, герр генерал, но я честно потерял свои ноги. Многие сутки не выходил я из своего самолета, так что когда сражение закончилось и меня за лямки парашюта извлекли из кабины, врачи поставили мне страшный диагноз – «некроз нижних конечностей». Вам не дано понять, что я пережил в ту секунду, когда врачи распороли окаменевший подгузник и я увидел свои бедра – иссохшие худые палки! Но большевики ошиблись, думая, что они хотя бы так смогли вывести меня из строя! По примеру моего идеала – оберст-лейтенанта Руделя, я поставил себе протезы и теперь вновь спешу в родную эскадру! Ничто не остановит меня в стремлении принести освобождение от большевистского рабства несчастному русскому народу. Меня ждут вершины Кавказа и Гималаев!!!» И столько огня и веры было в словах юного гауптмана, что фон Фиш горько зарыдал, но сразу опомнился. Он вскочил на ноги, поднял сжатые кулаки к потолку самолета и закричал своим громовым голосом: «Будь те же прокляты большевистские комиссары, зверски лишившие ног этого германского юношу! Клянусь, до самых последних дней моей долгой-предолгой жизни, любыми доступными мне способами я буду бороться с ними, пока последний из них не исчезнет не только с лица Земли, но и из памяти человеческой!» Выкрикнув эти слова, фрайгерр фон Фиш обессилено упал на сидение, трясущейся рукой накапал в крышку пузырька валерьянки, выпил и тяжело задремал… Посадка выдалась жесткой… Аэродром накануне подвергся обстрелу партизан, воронки от 50-мм мин засыпать не успели и самолет прыгал на них, переваливаясь как утка с крыла на крыло. Бригадефюрер, свалившись на пол, мертвой хваткой вцепился в несчастного гауптмана, костыли которого унесло куда-то в хвост самолета. Но даже лишившись опоры, герой не растерялся и, упав на карачки, с застывшей улыбкой бодро напевал «Хорста Весселя». Наконец, напоследок едва не «сделав козла», самолет остановился немного боком, и во все щели струёй, словно пена из огнетушителя, хлынула густая пыль вперемежку с гарью. Внутри стало сразу как в тумане, сквозь который слышался только натужный кашель и глухая ругань пассажиров. Двигатели, взвыв на последок, заглохли и в распахнувшейся дверце возникла тощая фигура в кителе с белой повязкой на рукаве (не помню как там по немецки – в переводе же на ней было написано: «Добровольный помощник СС»). На голове красовалась бело-малиновая фуражка со старой русской офицерской кокардой и германским орлом, а на поясе висела длинная сабля, в данный момент застрявшая поперек узкого входного отверстия и мешавшая своему владельцу проникнуть в салон самолета. Не переставая одной рукой бороться с саблей, ее обладатель второй прикрывал нос надушенным (запах французского одеколона мгновенно пропитал всю пыль внутри самолета) платком и слегка гнусаво возглашал: «Его превосходительство бригадефюрер фрайгерр фон Фиш цу Швайнваген! Ну где Вы там?! Что там копаетесь???! С вещами на выход!!!» Не привыкший к такому панибратскому обращению даже со стороны русских камрадов, бригадефюрер широко открыл рот, чтобы рявкнуть что-нибудь типа «А ты кто такой?», но наглая пыль, как будто специально ожидавшая этого момента, под напором ринулась к нему в рот и в лёгкие. Фон Фиш заперхал, грудь сдавило, на глазах навернулись слезы и, если бы не помощь юного гауптмана, нашедшего костыли и буквально вытолкнувшего сановного попутчика наружу, история наша могла бы закончиться даже не добравшись до своего миттельшпиля… Все плохое когда-нибудь кончается. В блиндаже коменданта аэродрома было уютно и прохладно. Сам комендант, майор резерва, массивный мужчина с обаятельной улыбкой, очень шедшей к его мясистому носу, увенчанному очками в роговой оправе, суетился вокруг фон Фиша, подливая сельтерскую воду в стакан бригадефюрера: «Пейте, герр генерал, пейте, не стесняйтесь! У меня производство в соседнем блиндаже налажено!» - уговаривал он фон Фиша: «Эта проклятая русская пыль кого угодно загонит в могилу! Вы таки даже не представляете! У меня таки недавно буквально на Вашем же месте сидел один обер-артц, таки тоже из наших, естественно… (при этих словах комендант сделал многозначительную паузу, пытливо и искательно заглянув фон Фишу в глаза), и он таки сообщил мне удивительные вещи: оказывается, из того миллиона солдат, которых мы потеряли на Восточном фронте за первый год этой кампании, только около пяти тысяч вышли из строя непосредственно в боях с комиссарами. А остальные - это такой ужас! – 600 тысяч обмороженных, 200 тысяч утонувших в грязи, 100 тысяч насмерть заеденных вшами, клопами и тараканами, и 95 тысяч - задохнувшиеся в пыли!!!! Вы тоже едва не стали очередной жертвой проклятого русского климата!» «Хватит болтать!» - резкий решительный голос прозвучал из угла блиндажа. Фон Фиш и майор-комендант одновременно вздрогнули и резко обернулись в ту сторону, откуда послышался окрик, своей тональностью разительно напоминавший голос диктора, озвучивавшего по радио фронтовые сводки… В углу, под иконами, украшенными засохшими васильками, развалился в кресле, вытянув ноги в начищенных хромовых сапогах, тот самый «состоящий на службе в СС» русский камрад, чье беспардонное обращение едва не стоило фон Фишу если не самой жизни, то остатков здоровья – совершенно точно… Между тем, убедившись, что все внимание присутствовавших приковано к нему, красавец-русский резко вскочил (при этом опрокинув локтем бутылку с сельтерской, стоявшую на столе коменданта, - и прямо на казенные бумаги, да так удачно, что майор аж зажмурился от огорчения, но промолчал…), вытянулся в струнку, поднес руку к козырьку бело-малиновой фуражки и отрапортовал: - «Обер-зондер-фюрер, бывший поручик Мусаши-Безвердольский! Честь имею!» Ошарашенный бригадефюрер неловко попытался вернуть воинское приветствие привычным «хайль», даже начал поднимать руку, но краем глаза перехватил укоризненный взгляд майора-коменданта и неопределенно махнул рукой в сторону, как бы отгоняя неизвестно откуда взявшуюся надоедливую муху: - «П..п..простите, к..к..как Вы сказали?» - «Обер-зондер-фюрер, бывший поручик Мусаши-Безвердольский! Честь имею!» - еще раз отрекомендовался незнакомец и продолжил: «Прикомандирован к Вам в качестве переводчика и консультанта по общению с партизанами, комиссарами и кровавой гэбнёй!!!». Сделал решительный шаг в сторону, зацепился саблей за табурет и с оглушительным звоном и грохотом обрушился на пол блиндажа. Пока он подымался, фон Фиш испуганно-вопросительно повернулся к коменданту, но тот только зажмурился, подмигнул, и страдальчески возвел глаза к потолку… «А теперь – краткая политинформация!» - бывший поручик наконец поднялся и вплотную подошел к вконец растерявшемуся бригадефюреру, да так, что фон Фиш невольно отшатнулся, больно стукнувшись затылком о потолочную балку: «Я объясню Вам, как по-настоящему надо обращаться с красной сволочью, которую необходимо совершенно безжалостно истреблять! Вы там в Берлине совершенно ничего не понимаете в русской душе!!! Еще немного и вы со своим чертовым гуманизмом окончательно проиграете войну!!!» - голос зондер-фюрера звенел от нарастающего напряжения и бригадефюрер почувствовал, как волосы дыбом встают у него на голове, но все же попытался робко возразить: - «Пп.пп.позвольте! Но Рейхсфюрер давал мне совершенно обратные инструкции! Только бесконечными гуманностью и терпением можно склонить русских людей к поддержке нашего общечеловеческого дела - так он говорил…» - «Да плевать мне, что там думает ваш мудак-рейхсфюрер!!! Он никогда не чувствовал удавки коммунистического гнета на своей тощей шее!!!» - «Но..» - «Никаких НО!!!! Будете делать то, что я вам скажу… Или отправитесь вслед за своим предшественником – гауляйтером Эрихом Кохом. Этот болван (я тоже был у него переводчиком) также как вы рассуждал о «непротивлении злу насилием!» - «И… , что?» - «Что – что?! Ну, взорвали его на днях…» Это было уже выше сил фон Фиша. Событий и впечатлений этого безумного дня (его первого дня в России!) оказалось достаточно, чтобы нервы генерала не выдержали. Проваливаясь в спасительное беспамятство, он еще успел увидеть, как метнулся к нему майор-комендант и как на лице переводчика появилась удивленно-брезгливая усмешка… Пока майор хлопотал над телом начальства, зондер-фюрер мерял пол блиндажа широкими шагами своих длинных кавалерийский ног. Сделав несколько кругов, он каждый раз останавливался, нависал над майором и, похлопывая стеком по сияющему голенищу, раздараженно-зловеще вопрашал: «Н-Н-Н-ну!?», на что майор беспомощно разводил руками и возвращался к попыткам возвращения фон Фиша к жизни… Мягкие простыни, ласковые руки поправляют подушку и как бы невзначай касаются щеки. Как хорошо! Он в Германии - в санатории для ветеранов НСДАП и впереди еще целых две недели безмятежного отдыха, пивных посиделок, прогулок по милым баварским Альпам в мягких шерстяных чулках и любимой шапочке с фазаньим пером… - «Трудхен, это ты, милая?» - «Никак нет, герр генерал! Это я – бывший летчик, а ныне обер-санитар Филюрский!» - «Где я?» - «В лазарете штаба авиационно-агитационного миротворческого корпуса «Риттер фон Рихтгофен», герр генерал!» - «Где он?!!?» - «Кто, бригадефюрер?!» (и радостный шепот в сторону: «Очнулся!») - «Этот, как его… Му-са-чи-Пес-Фер-Тольски, мой переводчик?» - «Я здесь, герр генерал! И готов немедленно приступить к выполнению своих обязанностей по уничтожению красных выродков!» - «О-о-о-ох…» Если бы генерал умер сразу, то, возможно, ему бы повезло. Он не увидел бы, как в кровавом водовороте последовавших событий захлебнется вековая мечта германского народа о вечном мире и благоденствии и великом русско-германском братстве от Атлантики до Желтого моря. Но ничего не поделать – рано еще фон Фишу умирать. Ему предстоит еще очень-очень долгая и полная горьких разочарований жизнь. Пока же нежданная радость коснулась бригадефюрера своим крылом. На следующий день сияющий майор-комендант, сверкая очками, по секрету сообщил фон Фишу, что за заслуги и лишения в схватке с партизанами, Фюрер наградил своего верного солдата Железным крестом 2 класса, а также знаком «за тяжелое ранение», а Рейхсфюрер – серебряным перстнем с рунами и девизом – «Наша честь – толерантность!» Майор также намекнул, что представление к награде написано им лично и что, «…с Вас, дорогой бригадефюрер, таки причитается…» «Хорьх» медленно стоял на обочине неимоверно грязной русской дороги (накануне прошел проклятый русский дождь - фон Фишу показалось, что он гораздо мокрее тех приятных дождичков, что выпадают в родной Баварии. И, что самое неприятное, дождь прошел не по расписанию! Впрочем, сейчас светило солнце, и развалившийся на заднем сидении обер-переводчик пребывал в прекрасном настроении – он совершенно потерял интерес к подшефному фрайгерру и шептался с новой секретаршей бригадефюрера – шарфюрером Эсти Блянди Гёрлс – эффектной белокуро-белоглазой девицей неопределенного возраста, обвешанной форменными кинжалами. В данный момент Мусаши склонился прямо к ушку красавицы, почти касаясь шепчущими губами ее нежной шейки, а Эсти закидывала голову и заразительно хохотала. Вот так примерно: «Хаа-аа-аа-аа-аа, Хаа-аа-аа-аа-аа, Ха-аа-аа-аа-аа! Аай, нуу чтоо Выыы, пооруучиик! Хаа-аа-аа-аа –Хаа-аа..» Глядя на них, фон Фиш невольно сплюнул и оторопел – неужели! Он, культурнейший и интеллигентнейший ариец, плюется как какой-нибудь неопрятный комиссар!!! Ох, уж эта Россия. Всего неделю здесь – а уже такое моральное падение! - «Эй, Филюрски! Ну что там у вас?» Из под днища «хорьха» высунулась вся в черных разводах грязи и машинного масла лихая физиономия бывшего летчика-обер-санитара (благодарный за уход в госпитале фон Фиш взял его в качестве персонального водителя): - «Премного благодарен за заботу, пан генерал! Еще совсем немного … (с усилием что-то начал крутить)… ос-та-лось! Но мы все равно не сможем поехать дальше – смотрите – пленных гонють!» И верно, фон Фиш и не заметил, как всю ширину дороги заняла бесконечная колонна военнопленных, сопровождаемая солдатами полевой жандармерии. Пленные шли в полном порядке, прекрасно одетые и обутые, большинство тащили объёмистые мешки и чемоданы, многие курили на ходу, другие пели песни под гармошки или балалайки или просто весело болтали. Проходя мимо фон Фиша, многие радостно махали ему руками, а один здоровенный бородатый мужик (сибиряк, наверное – подумал фон Фиш) даже пошел плясать в присядку, после чего вскочил на подножку автомобиля, протянул фон Фишу раскрытую пачку папирос и предложил на чистом немецком языке: «Угощайтесь, герр генерал! Это «русски колорит» - папиросы «Беломорканал» -дрянь, конечно, но все-же лучше того эрзац-табака, который курят ваши солдаты!» - «Кто Вы, солдат? Откуда так научились говорить по-немецки?» - «О, герр генерал! В молодости я служил Царю и Отечеству и попал в плен в Карпатах. Три чудесных года я провел в доме отдыха «Телергоф» и, поверьте, это были лучшие годы моей жизни! Потом последовали 20 лет мучений в совдеповском аду, но теперь я снова свободен!!! С радостью и надеждой я иду в плен! Быть может красавица Магда все еще ждет меня там, в маленькой деревушке под Телергофом! Ну, все, мне пора, герр генерал! А то отстану и опоздаю к раздаче мясной порции!» - пленный лихо козырнул и вприпрыжку побежал догонять своих далеко ушедших вперед товарищей, уже махавших ему и выразительно указывавших на зажатые в руках котелки… Сначала генералу было интересно рассматривать пленных, но они все шли и шли, шли и шли, шли и шли… Через определенные промежутки серые колонны перемежались набитыми хлебом фурами или полевыми кухнями, реже – автофургонами с красным крестом. Не в пример пленным, германские жандармы, с трудом шедшие по грязной обочине, выглядели совершенно изможденными. Время о времени кто-нибудь из них подходил к пленным и начинал просить кусок хлеба или окурок папиросы. Некоторые охотно давали, другие – как правило рослые светловолосые и чубатые парни, на ходу пожирающие сало («кажется, Мусаши называл их смешным словом «хохлы» - припомнил бригадефюрер) – отгоняли просителей и даже иногда пинали их, а когда жандармы останавливались, чтобы справить нужду – начинали недовольно орать и свистеть в два пальца – «Эй ты, Герман, пошли уже быстрей, нам в лагерь не терпится!». Но не все, не все, конечно… Вот подтянутый русский лейтенант вышел из строя, подошел к совсем выбившемуся из сил старику штабс-ефрейтору, заботливо полуобнял его, снял с натруженных плеч ранец, противогаз и винтовку, пантомимой показывая, что понесет немного эти тяжелые вещи – до следующего этапа. Немец торопливо и благодарно кивал, слезы искренней радости текли по его небритым впалым щекам… Когда через 6 часов показался хвост колонны, бригадефюрер, дремавший на переднем сидении, протер забрызганные стекла очков и снова позвал водителя: - «Филюрски! Ну где Вы там?», но ответа не получил. Озадаченный бригадефюрер оглянулся на заднее сидение, чтобы приказать зондер-фюреру отыскать водителя. Однако увидел там только секретаршу, бессмысленно пялившуюся на свои лакированные ногти. - «Шарфюрер! Ну где этот русский свинопас?!» - фон Фиш сам поразился собственному бескультурью, но ему почему-то вдруг стало немного легче воспринимать окружающую его дикую и антитолерантную действительность: «Куда он запропастился?» -«Геерр геенеераал! Нее воолнууйтеессь!» - быстро защебетала Блянди: «Пооруучиик пяять чаасоов пыытаалсяя чтоо-тоо мнее ообъяясниить, чтоо-тоо проо свооии воозвыышаанныыее чуувстваа, ноо я еегоо соовсеем нее пооняялаа… Аа поотоом оон ооччеень ээмооцииоонаальнноо скаазаал неепоонятнооее руусскооее слоовоо «Ссуукаа нее даалаа!» и уубеежааалл воон в тоот леесоокк!» Как раз в этот момент из леса вышел крайне хмурый и злой зондерфюрер, раздраженно сбивая неизменным стеком попадавшиеся на пути головки чертополоха. По мере приближения к машине выражение его лица постепенно менялось в сторону явной растерянности. И неудивительно! Никто и никогда в жизни не видел фрайгерра фон Фиша цу Швайнвагена в таком состоянии. Его глаза вращались в своих орбитах, с нижней губы, искривленной гримасой бешенства, падали крупные клочья пены, а руки с внезапно ставшими крючковатыми пальцами тянулись к шее потрясенного Мусаши. В общем, видок тот еще! - «Обер-зондерфюрер! Вы посмели покинуть своего начальника на вражеской территории! Я предам Вас суду военного трибунала! Вам объявят строгий выговор! Где мой Филюрски? Я Вас спрашиваю?!! Где единственный человек в Вашей свинской стране, который меня понимает!?!?» - голос генерала гремел, словно в те незабываемые годы (еще до того, как однажды в пивной он вступил в НСДАП), когда фон Фиш был консультантом по вопросам этики и эстетики в Баварском Королевском лепрозории. Растерявшийся и прямо шокированный нехарактерным поведением генерала, Мусаши начал невнятно оправдываться, выронил стек, наклонился поднять, потерял равновесие, упал в лужу, начал подниматься с извинениями (брызги от падения окатили фон Фиша с ног до головы)… И угроза трибунала уже вполне материально сгущалась над головой бывшего поручика, но тут в облаке пыли, скрывающей хвост уходящей колонны, возникли две фигуры – конная и пешая. Пешая, смешно подпрыгивая, бежала чуть впереди и, при ближайшем рассмотрении, оказалась ни кем иным, как злосчастным Филюрским, а конная – усталым обер-лейтенантом жандармерии. - «Герр генерал! Обер-лейтенант фон Мардер!» - отрекомендовался всадник: «Это Ваш солдат?» - «Да-да, мой! Но… что с ним? Филюрски?!? Как Вы одеты?!?» Действительно, стоявший потупившись обер-ефрейтор был одет более чем странно. На голове его красовалась потрепанная буденовка, на верхнюю половину туловища натянута советская солдатская гимнастерка, на ногах – ботинки с обмотками, но форменные штаны оставались обычными «фельдграу»… - «Не удивляйтесь, герр генерал!» - устало комментировал фон Мардер: «Мы уже давно привыкли, что наши солдаты пытаются незаметно присоединиться к колонне и выдать себя за русских военнопленных – многим кажется завидной их будущая участь – усиленное питание, первоклассное медицинское обслуживание и приятный досуг, которые ждут их в лагерях в Фатерлянде. С каждым месяцем число таких случаев растет…Слава Богу, русские тщательно следят, чтобы в их ряды не просочился кто-нибудь из немцев. Своих гражданских, которые лезут в колонну на каждом хуторе, они стараются не выдавать – поэтому после каждой переклички у нас появляется две-три сотни новых фамилий – но несчастных солдат Вермахта, растерявших от голода и холода всякие представления о солдатской чести, они вычисляют очень быстро…» Ехать на ночь глядя в местечко Злозмиевск, куда с утра направлялся фон Фиш и в окрестностях которого находились главные партизанские базы, уже не имело никакого смысла и фон Фиш дал команду поворачивать обратно. Потрясенный предательским поведением Филюрского, бригадефюрер сначала приказал связать его и пересадить на заднее сидение, а за руль посадил шарфюрера Блянди. Белокурая фройляйн, однако, не долго вела генеральскую машину. Сначала она «собрала» правым крылом несколько дорожных указателей, но это еще было вполне терпимо по сравнению с дальнейшими выкрутасами. Блянди аккуратно пристроилась в хвост колонны военнопленных и, в полном соответствии с правилами уличного движения ее родного эстляндского городка Ыымыы-Ттууттаа, категорически отказывалась обгонять ее справа или слева. Мощный «хорьх» в густых облаках пыли тащился со скоростью 5 километров в час минут 20, пока фон Фиш, чувствуя приближающийся приступ астмы, не вышел из полу-летаргического состояния и временно не передал бразды правления экспедицией Мусаши-Безвердольскому. Последний, тоже уже отошедший от недавнего потрясения, принял мудрое решение частично реабилитировать Филюрского, пересадил генерала назад – поближе к шарфюреру, а сам полез вперед – контролировать опального обер-санитара. Генерал как сквозь сон слышал спереди отзвуки регулярно отвешиваемых Филюрскому оплеух (и это его почему-то почти не волновало) а также ругательства типа: «Куды преш, баран великопольский?! Налево давай, шляхтич недорезанный! Большевиков на тебя нет, пан полоумный!» Не смотря на героические усилия обер-зондерфюрера, максимум, что ему удалось достичь – это въехать в столицу местного Гебитскоммиссариата - село Нижние Давай-Горылки как раз в тот момент, когла туда зашла голова бесконечной колонны военнопленных. Изумленный бригадефюрер обратил внимание на резкое изменение порядка движения военнопленных. Едва вступив на узкие кривые улочки села, густо поросшие дикой грушей, дикими же абрикосами и кустами акации, пленные немедленно перестроились, согнав конвоиров в центр густой колонны и окружив их плотным кольцом. Причина данного явления выяснилась довольно быстро: Едва завидев германскую военную форму, все женское население села – от древних старух, до малых девочек, кинулось к ним с кусками ароматного пшеничного хлеба, кадками соленых огурцов, добрыми шматками свежего сала, лукошками вареных яиц, бутылками горилки и крынками молока. Каждая хотела вручить свой кусочек хоть кому-нибудь из изможденных и явно голодных освободителей. Но пробиться к ним было ой как нелегко. Пленные стремились не только не допустить баб к немцам, но и отобрать у них самые вкусные куски. Кроме того, они зорко смотрели, чтобы те не пытались передать германским солдатам гражданскую одежду. Напрасно бабы и дивчины призывно махали руками – «Сюды, хлопец! Сюды, соколик! Швыдче!» - Кольцо пленных плотно сомкнулось и ни одному немцу не удалось проникнуть за его пределы. Да и сами они, уже, по всей видимости, смирились со своей печальной участью – безучастно брели, низко опустив головы и сжимая в руках запыленные карабины-98… Тогда бабы с воем начали кидать куски и лукошки через головы пленных конвоирам – те ловили и жадно (пока не отняли!) поедали доставшуюся пищу… На ночь пленные разбрелись по селу, ознаменовав свое присутствие многочисленными драками, грабежами и насилиями. Сельские полицаи сбились с ног, пытаясь спасти честь и имущество односельчан, но не всегда им это удавалось. Так что, когда утром колонна вновь построилась (удлинившись еще на пару сотен метров), мешков и чемоданов у пленных заметно прибавилось, из рядов регулярно слышался сдавленный визг поросят, а «хохлы» даже гнали перед собой пару коров и небольшое стадо баранов… Немецкие же фельд-жандармы, кроме обер-лейтенанта фон Мардера и двух-трех самых надежных фельдфебелей, провели ночь в наглухо запертом скотном дворе, охраняемые группой добровольцев-военнопленных, следивших, чтобы не случилось подкопа или еще чего нехорошего. Утром фон Мардер лично отомкнул амбарный замок и выпустил на свет Божий угрюмую толпу своих истощенных подчиненных. Перво-наперво, дежурные пленные начерпали воды из колодца и налили ее в большие скотопоильники. Строго по команде «айн-цвай-драй!» жандармы шеренгой, держа равнение, подошли к воде, разом упали на колени и одновременно начали пить… «Силен все же германец своей дисциплиной! Ой силен!» - думали дежурные пленные, подливавшие воду в корыто… Позавтракав вареной брюквой и жидким супом, солдаты заняли свои места и этап тронулся в путь… Фон Мардера на ночь приютил бригадефюрер, разместившийся, понятное дело, в доме сельского старосты (он же – бывший председатель колхоза). Пару раз за ночь и к ним пытались залезть пьяные русские пленные, но несколько полицаев их легко прогоняли, стреляя из берданок мелко нарубленной щетиной вперемешку с солью. Пленные ругались, всячески поносили «треклятых красных буржуев», но уходили искать более легкой добычи… Из застольной беседы с жандармским офицером фон Фиш вынес ряд полезных уроков: Во-первых, передвигаться по русским дорогам без танкового сопровождения – крайне опасно. В окрестностях уже давно бесчинствуют враждующие между собой, но не менее жестоко относящиеся к немцам и их добровольным помощникам крупные большевистские банды – «Особый отряд красных разведчиков Имени товарища Канта» и «Специальная истребительная группа госбезопасности «Красный Змей». В каждой – по несколько тысяч комиссаров-головорезов, совершенно одичавших от житья на болотах («Кант» засел на Гнилом болоте, а «Змей» - на Гиблом болоте) – так как, по непонятной логике, сухие возвышенные места партизаны считали совершенно непригодными для оборудования своих базовых лагерей… Все бандиты вооружены до зубов немецкими автоматами и пулеметами, имеют орудия, минометы, танки… Правда, последний уцелевший в округе Гебитскомиссар нашел было способ несколько убавить ущерб, наносимый коммуникациям, соорудив с помощью рабочих Тодта узкоколейную железнодорожную ветку, уходящую «в никуда», проложив ее как раз между двумя злополучными болотами. Теперь партизаны взрывали ее по несколько раз на дню. Но бандитов становилось все больше и больше, узкоколейку ремонтировать не успевали и всё чаще отряды «Змея» и «Канта» начинали нападать на вполне даже действующие пути сообщения… Так что ехать одной машиной в самое логово – Злозмиевск, было чистейшей воды безумством. Лучше уж пусть бригадефюрер пройдет вместе с колонной военнопленных до Фастова, а уж оттуда – кружной охраняемой дорогой – можно и обратно… «Хорьх» занял свое место во главе колонны. Вся команда была в сборе. Филюрский, снова переодетый в германский мундир (ночь он провел вместе с жандармами на скотном дворе), занял свое место за рулем. Обер-зондерфюрер, еще более хмурый и с непонятно откуда взявшимся свежим рубцом на переносице – рядом с ним, а фон Фиш – вместе с Блянди – на заднем сидении. Фройляйн выглядела куда свежее и улыбалась своей обычной бессмысленной улыбкой, демонстрируя великолепные зубы. Ночью ее особого расположения попытались по-очереди добиться фон Мардер и Мусаши, но шарфюрер, кажется, так и не поняла, что, собственно, от нее хотели. С сожалением глядя на расстроенные лица камрадов, бригадефюрер всеми силами сдерживался, чтобы не дать спасительный совет неудачливым кавалерам: «Да что Вы с ней разговариваете? Цветочки, брошечки? Она ничего такого не понимает. Тут надо просто: «Фройляйн шарфюрер! Смирна! Вольна! Раздевайсь! Кру-гом! Сесть-встать! Сесть-встать! Ну и т.п.» Обер-лейтенант фон Мардер, монументально возвышаясь на своем гигантском першероне, произнес величественно: «Ахтунг! Марш!» и колонна двинулась в путь. Через 6 с половиной часов ее хвост вытянулся из Нижней Давай-Горылки и посыльный на велосипеде поспешил к обер-лейтенанту с докладом об этом примечательном событии. Но когда еще примерно через 2 часа он достиг головной группы, случилось нечто непредвиденное… Страшный залп из десятков пушек и минометов по разному подействовал на экипаж «хорьха». Обер-санитар Филюрский побелел как мел, бросил руль и поспешно извлек из кармана костяные четки и кучу образков, начал лихорадочно перебирать костяшки, посекундно прибавляя «Йезус-Мария! Спаси и сохрани Ржечь Посполитую!» Эсти Блянди Гёрлз, все также глуповато улыбаясь, продолжала рассматривать свои лакированные ногти и только поправила слегка сдвинутую взрывной волной пилотку. Бригадефюрер, вдавившись в сидение, начал лихорадочно вспоминать текст одобренной лично Рейхсфюрером «Инструкции при нападении партизан» и соображать: годятся ли для сложившихся условий изложенные в ней фразы, которые он обязан был произнести, обращаясь к нападающим: «Уважаемые братья по цивилизации!!! Отриньте звериные инстинкты, толкающие вас на путь ненависти, злобы и саморазрушения! Вспомните о своих близких, которые ждут вас у домашних очагов с немым вопросом в глазах – не нанес ли ты сегодня, дорогой отец, обиды ближнему своему? Не отнял ли ты тот кусок хлеба, который сейчас протягиваешь нам, у невинного германского солдата? Не заставил ли плакать в далекой прекрасной Германии таких же, как мы, женщин и малых деток?» И только обер-зондерфюрер Мусаши-Безвердольский, встрепенувшись, словно старый боевой конь при виде хозяйской нагайки, выхватил одной рукой свою длинную саблю, а другой – изящный револьвер «ле-фоше» с откидным штыком, вскочил прямо на капот автомашины и начал громко командовать: «Солдаты! Па-а красной сволочи-и! Па три патрона! Справа! Начи-най!!!» А из придорожных кустов, постепенно разгоняясь в тяжелом беге, вываливала несметная толпа отдаленно похожих на людей монстров, одетых в полуистлевшие грязные ватники, рваные бурые шинели, горчичного цвета гимнастерки, еврейские лапсердаки и больничные халаты. Заросшие, дышащие нестерпимым самогонным перегаром, сжимающие в руках никогда не чищенные грязные винтовки со ржавыми штыками, в свалявшихся шапках из искусственного меха, украшенных красными звездами и лентами, эти люди оглушительно орали «За Родину! За Сталина! Ура-а-а-а-а!!!!» Некоторые, чтобы скорее достичь дороги, до которой от кустов было не больше 50 метров, на ходу бросали свои бесполезные винтовки и автоматы и, зажав в зубах штык или кухонный нож, падали на четвереньки и, утробно рыча, гигантскими скачками мчались на ошалевших от неожиданности пленных и охранников. С каждой минутой визжащий и ревущий страшный вал подкатывался все ближе. Казалось – совсем немного и он захлестнет своей мутной волной автомобиль бригадефюрера… При первых же выстрелах на дороге произошла сумятица. Почти все поголовно германские жандармы, бросив винтовки, устремились в разные стороны – одни с криком «Камрад! Товарисч! Гитлер капут!» – в сторону набегающих большевиков, другие – просто в кусты. Обер-лейтенант фон Мардер и пара-тройка верных обер-фельдфебелей достали свои «Вальтеры» с явным намерением застрелиться… Но пленные… Вместо приятной во всех отношениях поездки в прекрасный Рейх снова оказаться в коммунистическом рабстве???!!! НЕТ!!! Мир увидел их скромный, но такой характерный для русского человека подвиг. Около 10 тысяч из них кинулись подбирать брошенные охраной винтовки, а еще 20 тысяч невесть откуда, словно по волшебству, достали припрятанные автоматы, карабины и пулеметы, мгновенно заняли боевые позиции, наскоро выбрали командиров (обер-зондерфюрера всем миром, с чудотворными иконами в руках, умоляли на коленях принять верховное командование. Он, по обычаю, дважды отказался, на третий – согласился) и стали хладнокровно ожидать, когда многотысячная масса озверевших от кровожадности комиссаров докатится до наскоро развернутых проволочных заграждений… Все ближе и ближе грязно-бурая масса… Все отчетливее в прорезях прицелов потерявшие человеческое подобие большевистские лица. И вот уже дырявые и непереносимо вонючие валенки заслоняют пол-неба… «Пли!» - выкрикнул бывший поручик (а ныне – генерал Русской Освободительной Армии) Мусаши-Безвердольский… И тишина взорвалась треском десятков тысяч извергающих смерть выстрелов… Генеральский автомобиль, бодро урча мотором, наматывал километр за километром русских ухабов, по какому-то недоразумению значившихся на карте в качестве «улучшенной грунтовой дороги». Бригадефюрер фон Фиш мрачно насупился на заднем сидении. Было от чего! Как объяснить любимому Рейхсфюреру тот факт, что первое же столкновение бригадефюрера с партизанами привело не к созыву предварительной конференции по подготовке к созданию согласительной комиссии (о чем пламенно мечтали в Ставке Фюрера) а примерно к 15 тысячам новых человеческих жертв? Уму не постижимо – откуда только взялись в непролазных украинских болотах эти спившиеся монголы, остервенело лезшие прямо под стволы изрыгающих поток пуль «МГ-34»??? А теперь казначейству Рейха придется планировать выплату компенсаций их как всегда многочисленным детям, внукам, отцам, матерям и троюродным братьям… А откуда взять эти деньги? Последний займ, предпринятый на данные цели в США через нейтральную Исландию, был полностью провален еврейской общиной, которую не устроили предполагаемые проценты (Ротшильд потребовал не менее 180% годовых!). В животе фон Фиша подозрительно заурчало - от предчувствия, как отреагирует ранимый и вечно невыспавшийся Рейхсфюрер на утреннюю сводку (начиная с 1939 года Гиммлер все ночи на пролет писал утешительные письма вдовам погибших соратников, а некоторых – утешал лично. И число их постоянно росло…). Как бы не отправиться в итоге на перевоспитание в семью Бауэров, - собирать брюкву под пристальным присмотром какого-нибудь «остовца» Иванова из хутора Хохловка… На секунду предательская мыслишка шевельнулась в голове бригадефюрера – а не воспользоваться ли служебным положением и не присоединиться ли, пока не поздно, к колонне военнопленных. Небось бригадефюрера эти русские все-же не посмеют вытолкать из своих рядов, как какого-нибудь обер-санитара… Но тут фон Фиш взял себя в руки, вспомнил о долге перед СС и Фатерляндом, о своей великой гуманистической миссии. Он устыдился собственной слабости, слёзы раскаяния потоком побежали из уголков глаз… «Проклятая русская пыль!» - забормотал бригадефюрер, заметив недоуменное выражение на личике сидевшей рядом фройляйн шарфюрер: «Глаза от неё слезятся, просто невозможно!» Не менее мрачен, чем чиновный шеф, выглядел и обер-зондерфюрер. Как недолго улыбалась ему судьба, как скоротечен и призрачен был взлет Мусаши-Безвердольского к высотам руководства антибольшевистской борьбой! Едва последний монгол-комиссар, повисший на колючей проволоке, захлебываясь собственной кровью пополам с матерной бранью, испустил дух, как Русская Освободительная Армия перестала существовать. Как по волшебству исчезли автоматы и пулеметы, пленные построились в колонны и, возглавляемые фон Мардером, продолжили свое неуклонное безостановочное движение по направлению к вожделенному лагерю… Как ни уговаривал их Мусаши, как ни упрашивал «постоять и дальше за землю русскую против проклятых большевиков», все было напрасно… Эти тупые скоты ничего не хотели слушать!!! Они смотрели на бывшего поручика бессмысленными глазами, а когда тот отворачивался, глумливо ухмылялись, крутили пальцем у виска и в пол-голоса комментировали: «Ага!? Опять на фронт? Вшей кормить? Щаз! Ищи дурака…» Какое настроение было у Эсти Блянди Гёрлз, сказать определенно было невозможно… Ее улыбка оставалась более-менее бессмысленной даже тогда, когда обер-санитар Филюрский (а, вот он, кстати, пребывал в приподнятом состоянии духа, и, крутя баранку, непрерывно напевал «Ище Полска не згинела!») с низким шляхетским поклоном преподнес ей часть своих личных трофеев. А трофеи были богатые! За несколько минут, пока Мусаши не загнал его пинками обратно в машину, пан Филюрский успел насобирать целый мешок револьверов, орденов, медалей, кинжалов, петличек и золотых обручальных колец. Не побрезговал и документами, фотографиями, поясными пряжками и даже отобрал несколько кухонных ножей, из тех, которые зажимали в зубах наиболее рьяные комиссары. Поплевав на их лезвия, счищал рукавом ржавчину и как ребенок радовался, найдя редкое клеймо. Время от времени начинал приплясывать на месте с воплем: «Эта вилка из походного сервиза самого Наполеона!!!» или «За такой редкий значок я куплю все публичные дома Кракова!» Глядя на его радость, бригадефюрер постепенно наливался столь несвойственной ему злобой. Как?!? Пока он, генерал СС, раздумывает о судьбах германского тыла, этот госпитальный недоумок, любитель бомбить коров и ломать самолетами деревья, этот польский мародер и без пяти минут дезертир смеет распевать песни и хохотать во всё горло??!!?? А вот ужо сейчас ты у меня попляшешь… - «Филюрски! А что это у вас там в мешке такое? А ну, давайте его сюда!!!» - зловеще-сладким голосом вдруг пропел фон Фиш и, не ожидая ответа, схватил объемистый куль и перетащил к себе на заднее сидение. Филюрский задергался, опять как давеча побелел, потом посерел, и, полуобернувшись к шефу, трясущимися губами начал невразумительно шептать: «Бригадефюрер! Миленький! Отдайте! Это моё! Моё!» - «Мусаши! Уймите этого безмозглого попрошайку!» - рявкнул бригадефюрер. - «Яволь!» - ко всему безучастный обер-переводчик равнодушно и вполне беззлобно одной рукой врезал Филюрскому между глаз (да так, что оба глаза обер-санитара вылезли из орбит еще больше, чем обычно, да так и не вернулись на своё место), а второй придержал руль, чтобы не случилось какой аварии… Пока бригадефюрер рассматривал неожиданно свалившееся ему прямо в руки богатство (а вещички были хороши! Хоть сейчас на «Берлинер Вернисаже» выставляй!), далеко впереди на дороге возникла одинокая фигура, отчаянно машущая белым носовым платком с явным намерением привлечь внимание проезжающих. По мере приближения, фигура эта постепенно материализовалась ни в кого иного, как в блестящего фрегаттен-капитана Кригсмарине, в полной парадной форме, при золоченом кортике, Рыцарском кресте, знаке «Член команды подводной лодки» и небольшом саквояже. Фрегаттен-капитан «голосовал» так энергично, что даже Филюрский (несколько подослепший после молодецкой оплеухи обер-зондерфюрера), его заметил и от удивления начал притормаживать… Заметив это, моряк радостно подпрыгнул, вскочил на подножку автомобиля и, сияя белозубой улыбкой, затараторил: - «Как я рад, герр бригадефюрер, что Вы остановились! Мимо меня уже проехало не меньше сотни машин и повозок с нашими солдатами, но ни одна не захотела меня подсадить – все только показывали на меня пальцами и хохотали. Но, Слава Фюреру, хоть Вы меня подобрали!» - Тут, не ожидая ответа, фрегаттен-капитан бодро перелез прямо через закрытую дверцу, энергично плюхнулся на сидение между фон Фишем и фройляйн Блянди, сделал непередаваемо элегантное движение бедрами вправо-влево (распихав попутчиков в соответствующие стороны) и представился: - «Честь имею – офицер Верховного командования Кригсмарине, личный адъютант адмирала Канариса, фрегаттен-капитан Бигбэн Риттер фон дер Регис унд Гроссенбулке! (а для Вас – милая фройляйн шарфюрер – можно просто Биби!)». -«Но как Вы сюда попали, капитан?» - изумленный не столько присутствием столь титулованного подводника в степях Украины, сколько его беспардонной веселой наглостью, бригадефюрер совершенно оторопел: «Я не знал, что здесь действуют какие-то части Кригсмарине!» - «К сожалению, уже не действуют!» - взгрустнул фон дер Регис: «Один я остался! Совсем один!» (быстрый проникновенно-печальный взгляд в сторону фройляйн, к сожалению, совершенно безадресный – она вновь увлеченно изучала свои ногти): «До вчерашнего дня я, по личному распоряжению адмирала Редера, изучал возможность применения подводных лодок против партизан на местных болотах. Но вчера, когда мимо меня проходила колонна русских военнопленных, все мои матросы меня бросили и, воспользовавшись темнотой, сбежали неизвестно куда… А потом пришли партизаны и забрали мой автомобиль… А моя экспериментальная подлодка вообще затонула еще на той неделе в результате неудачного пуска торпеды по большевистскому транспорту! Удалось спасти только корабельную рацию (выразительный пинок по саквояжу). Вот я и остался один-одинешенек в этой дикой стране, где нет у меня ни жены, ни заботливого денщика… (опять проникновенный взгляд на Блянди – и с тем же успехом). А Вы что здесь делаете, бригадефюрер? Я, кажется, видел Вас как-то раз в Мюнхене на литературно-благотворительном вечере у моего друга Бормана…» - «А куда Вы напраявляетесь?? О, в Злозмиевск?! Знаю, знаю! Туда каждую ночь по Гиблому болоту (а оно тянется отсюда и до самого Урала!) приходят большевистские транспорты с оружием и монгольскими комиссарскими ротами! Все они идут на пополнение истребительного отряда «Красный Змей» под командованием загадочного красного комиссара по одноименной кличке. Его еще иногда называют «Товарищ Вадим», но каждый, кто хоть раз в жизни услышал это его секретное имя, вскоре умирает в страшных муках!» - «Я не слышал! Я не слышал!» - запричитал на переднем сидении несчастный Филюрский: «Я вообще почти оглох!» («Щас ты у меня оглохнешь окончательно!» - выдал ему очередную оплеуху суровый от постигших разочарований обер-переводчик). - «Э-э, фрегаттен-капитан, мне все же не совсем понятно – э-э.. Вы то зачем с нами в Злозмиевск едете? Вам, э-э.., вероятно, лучше бы куда-нибудь в Одессу или Николаев – там ведь есть какие-то базы нашего доблестного флота. Да и румыны, опять же…» - начал было в чем-то сомневаться фон Фиш. Но моряк сразу развеял на корню зародившиеся у попутчика подозрения: - «Бригадефюрер! Я отвечаю перед штабом Кригсмарине за прекращение нелегальных поставок через здешние болота контрабандного оружия и боеприпасов комиссарам и их подручным! Если враги уничтожили мою подболотную лодку и моих матросов, то это вовсе не значит, что я не должен выполнять свой долг перед Фатерляндом, пока у меня есть хотя бы пара пальцев на руках и ногах! (Кстати, о пальцах: колечко у Вас какое с рунами приятненькое с факсимиле Рейхсфюрера… Родное? Неужели?! Серебряное, поди? Дадите посмотреть? Нет?! Ну ладно, потом как-нибудь…). Поэтому я решил присоединиться к Вашей доблестной группе – пока из Рейха мне не прислали новую лодку и новый экипаж! Так даже лучше – ведь Вы не можете себе представить, каково это – лежать в моей «консервной банке» на дне вонючего болота на глубине каких-нибудь 10 метров, в то время как вражеские суда снуют туда-сюда и забрасывают нас ручными гранатами, бутылками с карбидом и негашеной известью и прочими большевистскими изобретениями! Малейшее повреждение – и тебя засосет бездонное болото, в котором уже утонули лучшие солдаты Наполеона и Карла 12-го!!! (Это такой ужас фройляйн, такой ужас! Если Вы не возражаете, я ночью Вам все это расскажу поподробнее! Что?! Нет?! Вы ночью собираетесь спать??! Ну, ладно, потом как нибудь…) Сразу по прибытии в Злозмиевск бригадефюрер отправился на почту и там, выстояв долгую очередь (зловредные русские бабки, отправлявшие телеграммы своим сыновьям-«остовцам» в Германию, упорно не желали пропустить его вперед) получил шифровку следующего содержания: «Бригадефюреру фрайгерру фон Фишу цу Швайнвагену. Только лично! Мой дорогой фон Фиш! Приятно поражен (нет – потрясен!) Вашими действиями на Восточном фронте против озверевших азиатских комиссаров. Признаться – никогда не ожидал от Вас такого блестящего руководства военными действиями и еще более – умения прятать под фальшивым обличием рафинированного интеллигента железную решимость, нордическую жестокость и истинно германское презрение к опасности! Зная настроения нашего слюнтяя Рейхсфюрера (лоб фон Фиша мгновенно покрылся холодным потом), я сделал все через мои возможности, чтобы Фюреру просто и без подробностей доложили о том, что вы «умиротворили» сразу 15 тысяч комиссаров. Фюрер распорядился создать под Вашим командованием особую оперативную зондер-группу СС «Фон Фиш». Поздравляю Вас с Железным крестом 1-го класса, а вашего доблестного обер-переводчика Мусаши – с награждением «Медалью для восточных народов» 5-й степени в бронзе. В связи с нехваткой металлов в Рейхе, оригинальный крест пока выслать не сможем – но копии своих награды можете заказать прямо на месте у частного мастера (от себя лично рекомендую воспользоваться услугами достопочтенного Соломона Тука, магазин «Штучная мебель и прочие аксессуары», Злозмиевск, ул. 127-ми Злозмиевских комиссаров, дом 13. Назовете мой имя – получите скидку 3%). Искреннее Ваш, и так держать, дружище! Рейхсляйтер Борман.» «Поздравляю! Поздравляю, герр генерал!!!» - фрегаттен-капитан фон дер Регис, читавший письмо через плечо фон Фиша, поспешно откупоривал невесть откуда взявшуюся бутылку русской водки: «Награждение надо обмыть! А я и не знал, что это именно Вы так лихо разделались с одним из взводов «Красного Змея»! Сочту за честь сражаться под Вашим чутким руководством (кстати, а не могли бы Вы рассказать подробности? Нет?! Ну ладно, потом как-нибудь… Все равно Филюрский все расскажет…) .....«Гржемилек–Вахмурке. 222 222 222 333 333 333 444 444 444 555 555 555 666 666 666 777 222 222 222….., что в переводе означало: Москва, Стиву. Совершенно секретно! В Злозмиевском райне действует особо опасная группа эсэсовцев-карателей под командованием бригадефюрера фон Фиша. Заместителем является русский эмигрант бывший поручик Мусаши-Безвердольский, ранее работавший в деникинской контрразведке, помощниками – известный агент польской «дефензивы» Филюрский (псевдоним - пан Соплюрский) и бывшая гражданка буржуазной Эстонии Эсти Блянди Гёрлз, истинную роль которой постараюсь выяснить сегодня ночью. Вчера данной зондер-группой уничтожен разведывательный взвод отряда «Красный Змей». В группу внедрился успешно. Кстати, мне там орден за внедрение не полагается? Нет?! Ну, как-нибудь в другой раз… подпись: «Инкогнито». … «Гжемилек-Вахмурке 1111 1111 1111 212 212 121 ….. Ночная операция по выяснению роли шарфюрера Блянди завершилась успехом частично. Установлено, что шарфюрер - конченая зануда, дура и сука! Докладываю также, что за исключением Блянди, весь остальной личный состав зондер-группы «Фон Фиш» выведен из строя по крайней мере на 2 суток, включая меня. Израсходовано: 3 бутылки водки, 3 литра самогона и 10 литров «Жигулевского», не считая закуски. Прошу утвердить расходы. Прошу также срочно направить через «Товарища Вадима» еще хотя бы 1 литр «Жигулевского» в моё личное распоряжение». Утро было: во-первых чрезвычайно, просто возмутительно ранним; во-вторых, удивительно хмурым, не смотря на ярко синее небо и ослепительное Солнце; в-третьих, оно отвратительно и неистребимо воняло блевотиной и было таким же на вкус, сколько не отплевывайся (не говоря уже о том, что каждый такой плевок отдавался нестерпимой болью в гудящей голове). Глубокое понимание, что накануне «вечер удался», нисколько не сглаживало в расплавленных мозгах бригадефюрера фон Фиша данных болезненных (в прямом смысле слова) фактов. Смутно проносились воспоминания о том, как всей компанией исполняли под руководством фрегаттен-капитана старинные морские арийские баллады «Вштафай, штрана огромная…» и «Выхатила на перех Катюша…», а потом утешали обер-переводчика, который вдруг горько разрыдался, упал на колени перед иконами и стал «просить прощения у советского народа» а потом, заявив что «нет мне прощения окаянному!» пытался сделать себе харакири перочинным ножом бригадефюрера, порезал руку себе, и ухо - спасавшему его фон Фишу. Как потом все вместе искали пропавшую Блянди, каковую нашли в итоге в колхозном коровнике, где она читала выстроенным по стойке смирно дояркам лекцию на тему: «Каакк праавильноо коормитть коороовву, чтооббы ооннаа дааваалла мноого моолооккаа». Как пытались похитить часть доярок, но были с позором изгнаны фройляйн шарфюрером (кроме Филюрского, который заинтересовался темой и остался (вернее сказать – улегся) слушать). Пока фон Фиш, отчаявшись разыскать хотя бы кого-нибудь из подчиненных (Мусаши спал под кроватью и бригадефюрер так его и не нашел, хотя и пару раз споткнулся о руку обер-переводчика, а фрегаттен-капитан забылся тяжелым сном на чердаке, уронив голову на рацию…), отправился в аптеку за анальгином, незаслуженно игнорируемая нами скромная героиня фройляйн шарфюрер Эсти Блянди Гёрлс, с удобством устроившаяся на ночлег в коровьем стойле, еще досматривала свой обычный сон: Она – снова молодая телка на хуторе своих хозяев, гладкая и упитанная. День солнечный, но не жаркий, легкий приятный ветерок сам сдувает надоедливых мух – даже почти не надо махать ушами и хвостом, свежая трава так вкусна и полезна для ее растущего молодого организма. Жвачка во рту мягко перекатывается по нёбу. Все безоблачно и понятно в такой восхитительно-спокойной жизни… Где то в соседском загоне мычит очень даже интересный молодой бычок, но телке до него пока нет никакого дела – пока только предчувствия большой и горячей любви начинают просыпаться где-то в районе хвоста, но они еще не могут перебить сладость свежескошенной травки… Вот со стороны коровника показался хозяйский сынок – юный Ээвил Коотс, и вид у него не такой, как обычно… Он подходит к телке и обнимает ее за шею, начинает что-то горячо шептать. Как сквозь туман в её маленький аккуратный мозг проникают ласково-жалобные слова, смысл которых она неожиданно начинает понимать: «Милая моя Блонди! Последний раз я сегодня вымою твои шкуру и копыта, расчешу хвост и налью в ведро теплой водички! Проклятые большевики пришли в наш тихий городок Ыымыы-Тууттаа и, спасаясь от их зверств, наша семья эмигрирует в Америку. Я просил взять тебя с собой, но отец сказал, что на пароход тебя не возьмут! Прощай, моя дорогая, я так тебя люблю!» - с этими словами страстно целует ее в морду, а потом – прямо в мягкие, жующие жвачку губы, странные чувства охватывают молодую телку, она вдруг чувствует, что ее рога начинают отваливаться от головы, затем отпадает хвост, шерсть сыплется с внезапно резко похудевших боков, передние копыта утончаются и превращаются в человеческие ладони, а сама она вдруг встает на задние ноги... Хозяйский сын внезапно чего-то пугается, кричит и убегает… Проснувшаяся фройляйн шарфюрер некоторое время (примерно с час) с легкой грустью вспоминала вкус травы на губах, но обступающая со всех сторон нелепая человеческая жизнь вновь настойчиво увлекала ее и против воли несла по своим неудобным и странным для коровьего мозга извилинам… К полудню весь штаб зондер-группы СС «Фон Фиш» в полном составе собрался в маленькой корчме в центре Злозмиевска, в который уже стягивались подчиненные и приданные подразделения – 908-й батальон охранной полиции (он же – «Першый украиньский громадянский курень имени Голодомора»), Особый прибалтийский СС-дивизион «Нааплеваалаа», Крымско-татарский охранный эскадрон, моторизованная группа СА «32-е января» и авиационное разведывательное звено. Вся эта разноязыкая орда, заполонившая городок, шумно и, не редко – с мордобитием, делила те немногие сараи, куда их соглашалось пустить благодарное население, полуразрушенные бани и прочие уютные местечки. Лучшие места, понятное дело, достались «громадянам»… Но едва все расположились и пошли побираться по хатам, как до Злозмиевска наконец дотопал пешком итальянский моторизованный батальон берсальеров «Драные перья» и всех снова выгнал на улицу…. Фон Фиш, страдальчески и брезгливо оттопырив губу, беззвучно наблюдал за тем, как итальянцы выкидывали из заброшенной хаты штурбаннфюрера СА, отчаянно ругавшегося и кричавшего о том, что он будет жаловаться и что он уже «сыт по горло постоянными притеснениями, которые терпят несчастные немцы от наглых южан-макаронников»… «А ведь действительно, совсем распоясались эти итальяшки!» - подумал фон Фиш и даже некоторое время размышлял – а не прийти ли на помощь несчастному штурмбанфюреру, которого четверо берсальеров, взяв за конечности и раскачав, швырнули в центральную городскую лужу… Но, с одной стороны, самочувствие не располагало к активным действиям, с другой – уж очень красивую дугу описал в воздухе по пути к луже командир «32-го января» («артистичные все же люди – эти итальянцы!» - заметил страдавший на соседнем стуле Мусаши), и, потом, с чего бы это бригадефюреру СС заступаться за какого то «штурмовика»? Фон Фиш внезапно густо покраснел – вдруг вспомнилось, как в далеком 1933 году живой еще Эрнст Рем уговаривал его перейти в штаб СА, ласково (но больно!) ухватив за промежность … Рем тогда был очень убедителен и все время напирал на то, что в СА собрались «самые толерантные, тонко чувствующие и глубоко интеллигентные люди Рейха и всей Европы» и что «через каких-нибудь 50 лет наступит время, когда зажженный нами свет голубой мечты о всеобщем мужском нордическом братстве распространится по всему цивилизованному миру»… Только верность любимому Рейхсфюреру уберегла тогда фон Фиша от непоправимого шага… От воспоминаний фон Фиша отвлекло удивление. Удивление? Нет, бригадефюрер был просто поражен! Прямо перед ним с салфеткой на руке материализовался давешний майор-комендант. Но теперь он был одет в длиннополый лапсердак, лицо его украшали роскошные и тщательно завитые пейсы, а широкополая хасидская шляпа была лихо сдвинута на затылок и очень шла к его улыбающемуся доброму лицу. - «Ка-а-ак..? Это Вы, майор?» - «Да, герр генерал, это таки я - всегда готовый к вашим услугам – тот самый Соломон Тук, которого так настоятельно Вам рекомендовал наш общий друг рейхсляйтер Борман!» - «Но… но… Вы ведь служите в Люфтваффе!» - «Герр генерал!» - Тук фамильярно подмигнул, взял фон Фиша под локоток и зашептал ему самым доверительным тоном на ухо: «Ну Вы же прекрасно знаете, мой дорогой, – у нас в Министерстве авиации, как и у Вас в СС, таки одни наши! Взять хотя бы моего родственника фельдмаршала Мильха, на пример…» - «Но Вы ведь комендант аэродрома за 200 километров отсюда!» - «Вы таки понимаете, дружище, денег у нас в Люфтваффе платят совсем мало, а у меня большая семья! И таки родственникам в Ершалаим надо что-то послать, и Бердичевский Ребе пристал как банный лист с подпиской на сионистскую газету. Вот и пришлось открыть филиал своего шинка в Злозмиевске. Работаю тут сутки через двое… Вы даже не представляете, как я устал мотаться туда-сюда! А тут еще эти рэкетиры-партизаны! Они постоянно останавливают меня во время моих поездок и требуют денег то на издание своей «Партизанской правды», то на подарок к дню рождения «Товарища Вадима», да еще норовят спереть что-нибудь из машины, пока я с ними торгуюсь… Надеюсь, хоть Вы, милый мой герр генерал, сумеете найти с ними какой-нибудь консенсус! Я на это очень таки рассчитываю!» - «Мме-е…» - «Кушать что будем? Есть прекрасная рыба-фиш, Ривка только что приготовила! Вам так или со свежей мацой? И водочка есть – наша, кошерная!! Щас подадут… Ривка, Йося – несите же скорее водочку и закуски, шо Вы таки ждете?! Не видите разве, как господа офицеры желают скорее поправить свое здоровье!!?» - «Ах да, кстати…– ЖК то у меня покупать будем? Не беспокойтесь, все по честному - самые что ни на есть родные, мне их регулярно доставляют с Гиблого болота! Откуда там кресты? А я почем знаю? Главное – все без обмана и недорого! А если не нравится, могу предложить Орден Боевого Красного Знамени: ранний, на винте - для Вас што угодно, дорогой мой бригадефюрер!»). В это же самое время. Где то на Гиблом болоте. … «Товарищ Вадим» по кличке «Змей» раздраженно постукивал по карте красно-синим фирменным карандашом… Щегольская кожаная куртка, такие же новенькие штаны, комиссарские звёзды на рукавах, кожаная фуражка с большой эмалированной звездой, хромовые сапоги со звонкими шпорами, маузер в деревянной кобуре и кавказская шашка с прикрепленной к ней серебряной дощечкой: «Дорогому Змею от Стива за борьбу с саботажем и вредительством» - таков был облик нашего нового героя. Добавим еще для полноты картины медаль «20 лет РККА», значки «Готов к санитарной обороне СССР», «Отличник Госбезопасности» и «Ворошиловский стрелок». Судя по отверстиям, на кожанке должно было висеть еще несколько каких-нибудь наград, но в данный момент они отсутствовали… На карте, изрядно разукрашенной разноцветными пятнами, в которых, при внимательном рассмотрении, угадывались силуэты раздавленных клопов и тараканов, а также следы употребления сала и самогона, был крупно изображен Злозмиевск с окрестностями, обведенный жирным синим кругом с подписью «Опер.Гр.СС «Ф.Ф.»., к которому со всех сторон тянулись тонкие красные стрелы. В углу командирской землянки примостился ординарец по кличке «Географ» (он сбежал в отряд из немецкой школы после того, как ему там поставили двойку по географии, а потом, когда партизаны жгли этот рассадник немецкого оккупационного режима, лично забил до смерти большим глобусом учителя, приговаривая: «Вот теперь ты узнаешь, гад фашистский, как называть меня «антиподом папуасов»!). Географ равнодушно щелкал семечки, сплевывая шелуху прямо на пол и время от времени сладко зевал, иронически поглядывая на то, как командир ругает начальника разведки. А тот орал: - «Сколько раз тебе повторять, ты – нарост на теле нашей родной партии, что мне нужны точные разведданные об этой зондер-группе! Чем там занимается этот болван Регис? Да мне плевать, что он прибыл прямо из «Центра» от самого Стива! Стив там, а я – здесь! И мне совершенно не интересны его шифровки типа: «На Ваш срочный запрос сообщаю, что соски у Блянди, как мне кажется, маленькие, длинные и твердые, но удостовериться, не смотря на все попытки, пока не удалось»… И вообще, мне насрать на ее соски! Как и на всю твою, Нескол, коллекцию трофейных немецких, румынских и венгерских баб, которых ты по ночам фотографируешь у себя в блиндаже!!! Мне нужны данные о численности войск, их вооружении (особенно – редком и коллекционном), а также о планах, которые строит эта зловещая четверка!!! Пошел вон, и без результатов не возвращайся!!! . … Хотя, стой! Зайди к начальнику Особого отдела Земляку и передай ему, что если ты с ним вместе до завтра не найдешь того, кто спиз-дил мои ордена Боевого Красного Знамени (ранние такие, на закрутках – ну, ты их видел) то обоих отправлю в следующую «Сталинскую атаку» во главе монгольских комиссаров! Вахмурка-Гржемилеку !!! !!!! !!!! !!! !!! ??? ??? ??? ??? ??? !!! …. Во что бы то ни стало узнай – какой размер грудей у Блянди! Сфотографируй! Это распоряжение Центра. Обрати особое внимание на хозяина шинка. Постарайся узнать – чем он сейчас барыжит и не ли у него в продаже орденов Красного Знамени на закрутках. Если есть – скупай все за любые деньги. Рейхсмарки, американские доллары и фунты стерлингов в любых количествах найдешь в старом дупле у деревянного дуба. Если выполнишь – получишь свое пиво. Гржемилек-Вахмурке ??? ,,,, ,,,, !!!! !!!! … Выполнить Ваше распоряжение по фотографированию возможным пока не представляется. При попытке проникнуть в расположение грудей (размер примерно 6-й, но крепкие и высокие!) получил увечье левой руки (Орден мне за это не полагается? А? Нет!? Ну, ладно, потом как нибудь…) Два часа торговался с Туком за ордена. Берет только советскими рублями или золотыми царскими червонцами по курсу. Требует по 100 тыщ за штуку и еще требует, чтобы его больше не досматривали во время проведения операции «Проверка на дорогах». Назвал меня «товарищем разведчиком» и клялся в верности делу марксизма-ленинизма. Я на грани провала! «Инкогнито». Но что в это самое время делал наш бригадефюрер? Мы непозволительно надолго оставили его в компании Мусаши, фон дер Региса, Блянди и Филюрского в самом лучшем шинке (потому что единственном) Злозмиевска в момент, когда вертлявый и тощий (как скелет) Йося и медлительная полная (весом примерно в два с четвертью Тука) Ривка разливали в рюмки «Злозмиевскую кошерную» и раскладывали по тарелкам фаршированную щуку с кусочками мацы… А ведь в этот момент произошли события, которые на фоне всемирно-исторической Сталинградской битвы, разворачивавшейся гораздо восточнее, возможно, кому-то покажутся несущественными, но они заметно повлияли на исход оной битвы и всей войны в целом. Дело в том, что в этот момент в шинок заглянул известнейший местный охотник Вован – личность столь же известная, сколь и загадочная. Всем окрестным жителям было хорошо известно, что если Вован не охотится, то значит он пьет пиво и водку. И наоборот. Нередко бывало, что когда Вован не сидел где-нибудь в засаде на утку, то в считанные часы он опустошал все запасы вино-ликеро-водочной продукции в окрестностях и сельчанам невозможно было ни за какие деньги достать даже стаканчика спиртного. Если кто-то из злозмиевцев (еще в проклятое советское время) намеревался гнать самогон, то в первую очередь он интересовался не тем, пьян или нет местный участковый. И даже не тем, присутствует ли в городе оперуполномоченный НКВД, а бежал с утра на рынок и всех спрашивал: «Вована не видели»? Иначе не успевали первые капли «напитка вечной жизни» достигнуть дна подставленной посуды, как данный камрад возникал как из под земли и уже никуда больше не уходил, пока в хате оставалась хоть наперсток хмельной влаги. Бывало, встанет посреди ул.Ленина, закроет глаза и начнет принюхиваться, поводя носом в разные стороны (Обычно в такие моменты вокруг него собиралась толпа). А потом начинает рассказывать, в какую из киевских (московских, ростовских, самарских – иногда до Урала «добивал») пивных что завезли из алкогольных напитков и какого сорта. Умудрялся даже степень разбавленности пива на таком-то расстоянии вычислять! (с точностью до пол-ведра на бочку). Верили ему на слово – еще в 20-х годах проверяли не раз, бились об заклад, слали телеграммы родственникам – но Вован ни разу не ошибся… А в это время где-то в пустынях Аризоны... Полковник корпуса морской пехоты США Евил МакКот дернулся во сне, всхрапнул, судорожно зашарил рукой под подушкой, и только тогда уж окончательно проснулся. Некоторое время полковник в недоумении смотрел на свою правую руку сжимавшую початую упаковку презервативов на манер пистолета. Вообще-то под подушкой должен был лежать полуавтоматический пистолет модели Кольт 1911, .45 калибр, 1918-го года выпуска, номера по родне, сохран воронения 85%. "Чёрт..." подумал полковник. Со второй попытки ему удалось додумать эту важную мысль до конца: "Чёрт... А куда же я вчера дел пистолет?" Полковник встал, пинком вышиб за дверь какую-то мексиканскую проститутку (кажется её звали Сильвадрочер) которая неожиданно обнаружилась в его кровати ("Понаехали тут"), и попытался сосредоточится. Попытки вспомнить вчерашний вечер привели только к тому что головная боль уже начинавшая шевелиться где-то в районе левого виска переместилась к правому виску, усилилась, и полковника начало подташнивать. "Проклятый индеец Тук. Чем всё-таки этот скунц разбавляет своё виски?" Это была уже третья мысль полковника за сегодняшнее утро. Надо признать что мыслительный процесс ни смотря ни на что начинал налаживаться. Индеец Тук (сам он любил представляться как Мойша Тук Орлиные Пейсы, хотя поговаривали что никакой он не индеец, а и вовсе родом из русского города Dnepropetrovsk, и что где-то там и сейчас живёт его брат Соломон Тук) был заметной личностью в этом затерянном в выжженой солнцем пустыне гарнизоне. Он содержал единственный на много десятков миль вокруг офицерский бар под названием "Флуд". Забегаловка эта была настолько грязной, дорогой, публика там собиралась такого пошиба, что даже местные койоты старались обходить её стороной. Но офицерам морской пехоты лучшей в мире страны выбирать не приходилось. А после пинты дрянного виски многим обстановка в баре даже начинала нравиться. Офицеры просиживали там ночи напролёт, споря друг с другом и с заезжими ковбоями о роли в истории русского революционера Крупского, или жалуясь что копы совсем распустились - что ни месяц так подстрелят кого-нибудь, а от мексов уже прохода нет. Помимо разбавленного виски индеец Тук притоговывал девочками и колумбийским кокаином, который у него был просто на удивление замечательным - чистым как дыхание ребёнка, рассыпчастым, рассыпчастыммм-м-м. "О! Кокаин!" - полковник наконец вспомнил куда дел пистолет. Проклятый Тук таки выменял его на полную хлорницу кокаина (хлорница, правда, гансовская, с птицей, Тук уверял что цены немалой, принадлежала самому Герингу). Ну что-ж, жизнь начинала налаживаться. Полковник достал хлорницу, пластиковую карточку члена библиотеки конгресса, и только-только собрался исполнить себе первую на сегодня дорожку, как в дверь постучали. "Чёрт..." опять подумал полковник. "Yes". На пороге, полностью заслоняя мощной спиной дверной проём, появился ординарец МакКота мастер-сержант Бо. Бо был здоровенным негром какого-то иссиня-фиолетового цвета, с маленкой головой и нижней губой невероятной толщины, напоминающей носок армейского ботинка. "Сэр!!!" заорал Бо выпучив и без того навыкате, мутные, налитые кровью глаза. МакКоту показалось что его треснули по голове колокольней его родного городка Millbrae что в Калифорнии. "Сэр!!! Вам срочный пакет от Президента Соединенных Штатов!!! Сэр!!!!" - заорал Бо ещё громче. Теперь МакКота били по голове мостом Золотые Ворота. "Чёрт..." в третий раз за это незадавшееся утро подумал полковник. Не зря поминал МакКот рогатого... Но в то солнечное аризонское утро даже сам чёрт наверное не мог предположить что случиться дальше... Добравшись до корчмы, Вован встал перед навесом (заведение обслуживало клиентов «по летнему») и начал подозрительно и немного угрожающе оглядывать честную компанию слегка заплывшими от постоянного употребления глазками… В этих германских военных он сразу учуял опасных конкурентов, способных серьезно затруднить выполнение поставленной им самому себе примерно 30 лет назад цели – уничтожить все спиртное на планете (Тут надо отметить, что слабоумием бывший московский городовой, каковым Вован являлся до эпохи исторического материализма, совершенно не страдал. Скорее наоборот. Прекрасно понимая, что мировое производство алкоголя намного превосходит его скромные способности его поглощать, он, тем не менее, исходил из принципа: «Цель – ничто! Движение – всё!»). Под пристальным и недобрым взглядом неожиданного посетителя бригадефюрер и его свита явно занервничали. При этом, внимательный наблюдатель (Дас-Аненербе, например, но он был в тот момент очень далеко), смог бы отметить – как все же по-разному мать-природа раздает дары своим детям… Обер-зондерфюрер Мусаши-Безвердольский сразу напрягся, сурово сдвинул брови, качнулся вперед и крепко сжал руками свой большой стакан; фон дер Регис, мгновенно сориентировавшись, поспешно, одним глотком, проглотил свою водку до дна и набросился на закуску, торопливо запихивая в рот содержимое выщербленной с краев (будто ее партизаны на болоте грызли!) глубокой тарелки; фон Фиш окостенел и начал лихорадочно раздумывать – что ему делать, когда гость станет отбирать его водку и еще не початый кусок рыбы (вариантов было не много: либо заявить решительный протест, либо просто дать в морду – но в эффективности первого фон Фиш почему-то сильно сомневался, а для реализации второго он еще не чувствовал себя достаточно созревшим); Филюрский же мгновенно пал на колени и тихонечко и невразумительно заныл что-то типа: «ведь же ж досточтимый пан не станет отбирать последние капли водки и крошки пищи у несчастного изголодавшегося нищего шляхтича, занесенного горькою судьбою в украинские степи?!»); Эсти Блянди Гёрлз широко открыв свои прекрасные коровьи глаза, молча уставилась на Вована – ей он показался отдаленно похожим на хозяина-хуторянина из той прошлой, прекрасной жизни – от того тоже постоянно пахло сеном, самогоном и нюхательным табаком. Испугавшись, что сейчас этот пропойца разгонит денежных клиентов, Соломон Тук принял решительные меры – он надвинулся прямо на Вована, пихнул его своим объемистым чревом и решительно заявил: «В долг не налью не капли». При этом Тук довольно алчно посмотрел на вожделенные золотые старинные часы, спрятанные в Вовановом жилетном кармане и на желтые шикарные сапоги, давно являвшиеся предметом всеобщей злозмиевской зависти. Но Вован гордо вытянул руку, почти царственным жестом легко оттолкнул Тука в сторону, резким движением скинул с плеча старинный двуствольный «Зауэр» (весь в серебряной насечке, ореховое ложе – такие на «молотке» по диким ценам иногда появляются) и хрипло произнес: «Вован на халяву не пьёт! А ну быстро все скинулись!» Таковое заявление вызвало в рядах командование зондер-группы легкую панику и хаотическое движение. Фон Фиш, уже открывший было рот, чтобы дать гневную отповедь нахалу, вдруг с удивлением осознал, что его руки сами по себе уже достали портмоне и, не считая, высыпали его содержимое в подставленный бездонный карман охотничьей куртки. Мусаши-Безвердольский, гордо скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, процедив сквозь зубы: «Стреляй! Я с радостью умру за Белое Дело!» Филюрский расплакался и начал клясться, что последние деньги отдал в «Фонд обороны Рейха» (врал, конечно, - его во сне дочиста обобрали доярки на скотном дворе). Майор-шинкарь Тук, понимая, что все денежки все равно попадут к нему, решительно встал за спиной Вована, демонстрируя полную поддержку его справедливых требований. Эсти Блянди Гёрлз что-то тихо промычала и потеряла к Вовану всякий интерес, вернувшись к рассматриванию ногтей. И только фон дер Регис поступил вполне адекватно – запихнув в рот последний кусочек рыбы, он шагнул к столу бригадефюрера, схватил его полный стакан (фон Фиш не успел отпить ни глотка), отобрал у прятавшегося под столом Йоси поднос, установил на нем емкость с напитком и смело шагнул навстречу опасности: -«Мой друг! Герр шутце! Я счастлив предложить Вам выпить за здоровье нашего дорогого фрайгерра фон Фиша и его штаба! Присоединяйтесь к нашей гостеприимной компании!» (церемонный кивок головой). «Филюрский!» (сильный пинок носком флотского ботинка, тихий скулеж…) «Подвиньте стул и немедленно подайте уважаемому гостю свою тарелку!» Лицо Вована немного разгладилось, на нем отразилось чувство глубокого удовлетворения. Твердой рукой схватив стакан, Вован провозгласил: - «Други мои! Как долго я дожидался вашего прибытия в наш городок! Так выпьем же этот божественный напиток, пока красная сволочь снова не вылезла из своих вонючих болот и не употребила его вместо нас!» Кант оторвал с трудом оторвал глаза от бинокля. Приклеились! Как-никак 6 часов он беспрерывно наблюдал за маячившим на горизонте Злозмиевском, где происходили непонятные события. Весь городок гудел, оттуда слышались женские и поросячьи визги, песни, крики «ура!», над крышами с кудахтаньем взлетали куры и разноцветные сигнальные ракеты. - «Странно! День рождение фюрера уже давно прошел, до дня ВДВ еще 2 недели… Что же это они там празднуют?» - задумался Кант, озабоченно почесывая затылок. Он и не заметил, как по своей давнишней скверной привычке (из-за которой немало пострадал в пионерском детстве, комсомольской юности и большевистской зрелости) опять произнес мысли вслух. - «Да это небось Вован с охоты вернулся!» - подал голос один из местных старожилов. «У него всегда так – недели три поохотится на утку, а когда та улетит в теплые края, то он сразу в город – и пьет до первого снега…» - «Так лето же на дворе?» - засомневался Кант… - «Так и утки нынче не те пошли! Генетически модифицированные! Их и не поймешь теперь - зимой у нас, а летом улетают…» - нашелся сметливый боец… - «А что там дал радиоперехват от этого ренегата-троцкиста Змея?» - обратился Кант к своему начальнику разведки, носившему позывной «Евгений81»: «Что им там шлет их пресловутый герой «товарищ Регис»? Тот покопался в полевой торбе, достал бумажную ленту и с трудом, по-складам, запинаясь, начал читать (текст привожу без разбивки на слоги – а то долго будет): - «Гржемилек-Вахмурке. Третий час пытаюсь выполнить задание по фотографированию сисек Блянди. Не дается, сука! Сказала что-то о том, что должна хранить верность своему суженому, потому что иначе она никогда не сможет снова стать коровой. Совсем свихнулась баба!» - «И это всё?» - «Всё!» - «Чтобы это значило? Наверное, это секретный код какой-то… Кто то сдал Змею, что мы его слушаем… Эй, там! В кустах! Расстрелять каждого пятого! Авось и предателя тоже зацепит…» - «Товарищ Кант! Дорогой ты наш философ!» - вскинулся Евгений81: «Ты уж прости меня дурака, но нельзя же каждый божий день расстрелы то устраивать! Да еще перед боем! И так уже Алекс2 из Анти-Центра запрашивает, куда это мы все пополнения деваем! Китайцев конечно больше, чем монгольских комиссаров, которых Стив этому позеру Змею толпами шлет. Но ведь они когда-то да кончатся!» - «А что же ты предлагаешь?» Тут вмешался давешний старожил (он прикинул, что как раз на последней перекличке попал под «пятый номер» и блестящая перспектива оказаться в числе «разъясненных» благотворно подействовала как на его мозги, так и на красноречие: -«Дык! Эта! Шо ж эта делается та! Командир! Эта ж все знають у нас, что Нескол, который у Змея по разведкам главный, на бабьих сиськах помешалси! Ему перед войной его баба 3 года не давала, да и сисек у нее почитай что не было вовсе! А как раз в мае 41-го он ее как вредительницу в энкэвэде сдал – как раз к нам в колхоз разнорядка на баб из СевЛага пришла! А тут – война! Он уж второй год только баб немецких да венгерских и ловит, фотографирует, да Туку фотки оптом продает! А баба его (тут мужик злорадно усмехнулся) жива-живешенька. «Краснозмеевцы» бають, отписала уже ему: «Жди, мол, меня дорогой муженек вместе с армией-освободительницей! Снайперша я теперь в штрафном женском заградотряде наипервейшая! Наслышана я про твои похождения и пощады от меня не жди теперь, сукин сын! Своими руками, мол…» (мужик снова ухмыльнулся) – дык теперь ентот Нескол командира своего, Змея, все на дальний рейд подбивает – пройти по тылам германским аж до Африки… Не хочет с нашими соединяться…» В то время как над прятавшимися в кустах за выгоном партизанами еще сияло яркое солнце, в Злозмиевске уже вечерело. Такой уж это город был… Говорят, именно здесь еще в 18 веке лютовал престарелый Змей-Горыныч, пока его при Катьке вместе с опальными запорожцами на Кубань не сослали. А ведьм в местечке – прям пропасть - каждая вторая баба. А каждая первая тоже только и ждет – как бы поскорее замуж выскочить и ведьмой заделаться... Под навесом фон Фиш, совершенно осоловевший от количества выпитого, сидел в глубоком кресле в расстегнутом кителе, украшенном новенькими ЖК и БКЗ (Тук, надо отдать должное, бригадефюрера не обманул – ордена подкинул хоть и втридорога, но родные – да еще и «с историей», но про это – в другой раз расскажу). В качестве подставки для ног у фрайгерра служило почти бездыханное тело обер-санитара Филюрского, ужравшегося до совершенно бесчувственного состояния. Блянди, в которую фон дер Регис, до конца старавшийся выполнить служебный долг, влил-таки примерно ведро пива с примесью литра водки, паслась на ближайшем лужку, стоя на четвереньках и задумчиво перетирая великолепными своими зубами сладкую травяную жвачку… Сам фрегаттен-капитан висел, перегнувшись, на плетне вниз головой. Кортика, Рыцарского креста и знака подводника на нем уже не было – все эти раритеты, вместе с рацией, были еще до обеда заложены Туку… Самый стойкий из всех борцов с коммунизмом, обер-переводчик Мусаши, стоял в обнимку с шестом, поддерживавшем навес и, уронив голову, заикаясь, напевал куплеты старинной офицерской песни про «журавля»: «Кто в толстых жо-пах знает толк? Дагестанский конный полк!» и т.п. Изредка он с трудом поднимал голову, сглатывал слюну и произносил сентенции типа: «А красные сволочи не могут в Африку поехать, потому что там все люди – черные! Ога!» и снова голосил: «Из Злозмиевска походом, Шёл фон Фиша славный полк… (ик)! Отдавая, мимоходом, Всем селянкам сладкий долг!» Единственным человеком, который ощущал себя на верху блаженства, был Вован, который, стоя на столе перед шинком, обращался речью к толпе полу-пьяных солдат разных национальностей на французском языке. Что он им говорил – было совершенно непонятно, но делал это настолько искренне и красноречиво, что стоявший впереди всех штурмбанфюрер СА (тот самый, что утром побывал в луже) совсем по-детски засунул в рот грязный палец… Неожиданно из почты (находившейся на противоположной стороне площади) с криком «срочная секретная телеграмма для герра бригадефюрера!» выскочил малец лет шести в одной длинной рубашке и, бесцеремонно растолкав солдат, подбежал к фон Фишу. Встал по стойке смирно, отдал пионерский салют и протянул генералу красный бланк с неровно наклеенными словами. Некоторое время фон Фиш пытался сфокусировать взгляд на раздваивающихся буквах, потом – вникнуть в их смысл. Не получалось. Беспомощно оглянувшись, он наткнулся взглядом на фон дер Региса, которого слова «секретная телеграмма» вывели из глубокого алкогольного транса и заставили беспомощно задергаться на плетне в напрасных попытках с него свалиться. Оценив его состояние, фон Фиш слабо махнул рукой хлопчику: «Читай!» - «Бригадефюреру фон Фишу! Срочно! Секретно! …. (малец читал с выражением, на прекрасном «школьном немецком», да так, что у фон Фиша аж слеза умиления пробилась: – «Нет! Не зря германская армия принесла культуру в эти дикие просторы! Совсем сопляк, а как читает на языке Шиллера и Гёте!»)… - «Герр Бригадефюрер! По полученным секретным данным, большевики, не способные в честном бою сломить сопротивление доблестных германских войск, применяют подлые приемы для проникновения в наши несокрушимые ряды. Русские чекисты, переодетые в германскую форму, высаживаются с самолетов в глубоком тылу и под разными предлогами проникают в штабы частей и соединений для подрывной работы. Их характерными особенностями, в частности, являются: - нахождение в полном одиночестве в местах, где их появление вызывает полное недоумение. На пример, некоторые агенты были пойманы зимой в районе Мурманска в тропической форме Африканского корпуса. Встретившим их солдатам они объясняли, что прибыли прямо из-под Тобрука в качестве пополнения. К сожалению, получить более подробные сведения от них не удалось – так как, поняв, что разоблачены, большевики мгновенно покончили жизнь самоубийством путем замерзания»…. -«Ха-ха-ха! Нет, ей-Богу, я сейчас проблююсь от смеха!!!» - схватился за бока фон Фиш: «Фон дер Регис, Вы слышали?! Какие же конченые придурки эти краснопузые!! Забрасывать агентов в тропической форме за Полярный Круг!!! Да что с Вами, капитан? Вам не смешно?!! Нет у вас, подводников, никакого чувства юмора! Ха-ха-ха!!!» … Тиха Украинская ночь. Стрелки на часах Канта приближались к 12-ти. Скоро атака – Кант зябко передернул плечами. Что-то уж подозрительно тихо было в городке, как на ладони лежавшем в зажатой между высотками низменности и подсвеченном серебристым светом полнолуния. Где-то время от времени брехала одинокая собака… (это она на Блянди гавкала, спавшей стоя на лужке за шинком и даже во сне продолжавшей методично жевать… но Кант, конечно, этого знать не мог). А больше ничего – ни переклички часовых, ни губной гармоники, ни смертельно надоевших граммофонных завываний «Лили Марлен» (к неистребимой злости Канта, начальник Особого Отдела Земляк заводил эту песню в разных вариантах каждый вечер – у него было два граммофона и оба играли попеременно). «Можно подумать» - мелькнула мысль у командира: «Что я не слышу, как сквозь музыку охает штабная радистка»… Вдруг нахлынули воспоминания… О родной землянке, такой уютной и надежной, о мирно хлюпающей под ногами воде Гнилого болота, о чае вприкуску – ежевечерне приготовляемом верным Географом… Так хорошо жить!!! - «Что то я опять расслабился!» - одернул себя Кант: «Как говорит товарищ Сталин, на войне не место сантиментам! Или это не товарищ Сталин сказал? Как это не товарищ Сталин?!? А кто же ещё?!? В нашей стране только Вождь может сказать настолько правильную вещь!» - «Правильно! Правильно мыслишь, командир!» - вполголоса поддержал неслышно возникший рядом Земляк: «Странно, однако, что ты вообще усомнился в гении Иосифа Виссарионовича! Так что смотри, я, как начальник Особого Отдела, могу и не забыть… А уши по вечерам надо затыкать – тогда и «охи радисток» мерещиться не будут!» - с этими словами Земляк растворился в лунном свете – как и не было его… Расстроенный Кант с размаху влепил себе пощечину: «Проклятая слабость! Опять думал вслух… Правильно говорил отец, когда порол его широким офицерским ремнем в красном уголке под портретом Луначарского: «Сынок, если не научишься держать свои мысли при себе – кончишь также как товарищ Троцкий – стукнут по башке чем-нибудь тяжелым – и - поминай как звали!» - «Не унывай, командир! Не выдадим!» - бодро ответил из темных кустов голос Географа… - «О-Ох! Опять!» - Кант в расстроенных чувствах едва не побежал вдоль цепи, упорно стараясь ни о чем больше не думать… А с противоположной стороны городка в это время сверяли часы командиры-«краснозмеевцы». Без пяти двенадцать! Почти пора! Уже лежат под самой окраиной 10 тысяч монгольских комиссаров, уже розданы им кухонные ножи и самые ржавые винтовки из тех, которые удалось отыскать на складе. Сейчас-сейчас! Этот проклятый фон Фиш узнает, какова она – месть «Красного Змея»! Сегодня вечером мальчишка-телеграфист прибежал в лагерь и, уплетая картошку в мундире, поведал «Товарищу Вадиму» о том, что посреди городка, в его, Змея, любимом кресле, развалилось эсэсовское чудище. Тут мальчишка округлил глаза и показал руками – какое здоровое это «чудище» - метра два с половиной ростом, а шириной - с пивную бочку. А на груди у этого чудища – орден Красного Знамени! На закрутке! Его, Змея, орден! Су-у-у-ука!» Рядом неслышно возник начальник Особого Отдела Земляк: - «Ты не особо то горячись! Сам в атаку не ходи – чай, монгольские комиссары и без тебя справятся. А орденок я тебе этот верну – ты не беспокойся»… Сказал и исчез. Растворился в лунном свете – как и не было его вовсе… Вот без минуты двенадцать. Неслышно поднялись (ноги обросли на болоте мхом) и тучей двинулись вперед монгольские комиссары. Их узкие глаза горят красным светом революционной ненависти к захватчикам. Еще несколько секунд, и имя любимого Вождя загремит над местечком. Внушая смертельный ужас вражеским часовым… Мимо «Змея» на полном ходу пронесся Нескол. Рожа искажена непередаваемой гримасой, в руках ППД первого выпуска, пальцы побелели, сжимая холодную сталь… -«Стой! Куда?! Нескол! Друг! Я пошутил со «Сталинской атакой»! Не надо! Постой!» Но начальника разведки было уже не остановить. Полный геройского порыва, он обогнал цепи монгольских комиссаров и первым устремился к городку. К счастью, никто (кроме незримо присутствовавшего под покровом серебристого лунного света Земляка) не слышал полу-безумные слова Нескола, которые он, задыхаясь, бормотал на бегу: - «Сиськи! Шестой размер! Но крепкие и высокие! Соски длинные и твердые! Я должен их увидеть! Должен!!!» Двенадцать! Небо вдруг расцвело снопами сигнальных ракет. Над городом с двух сторон возник жуткий звериный вой – китайские и монгольские коммунисты дружно шли на штурм обреченного поселения…. Пробуждение фон Фиша было не из приятных… Вчерашние муки казались ему теперь детским недомоганием по сравнению с тем, что творилось сегодня. Головы у фон Фиша просто не было – вместо нее не плечах странно качался (норовя притянуть остальное тело бригадефюрера к земле) котел с кипящей магмой… Желудок стоял где-то у основания языка, ноги подкашивались. Наверное, фон Фиш упал бы, если бы не сидел в своем вчерашнем кресле. С трудом, слабо понимая, где вообще находится, оглядел он окрестности. Взгляд бессмысленно останавливался на кучах мертвых тел, разбросанных в полном беспорядке по всей главной злозмиевской площади. Удивления, впрочем, такая картина у фон Фиша не вызвала – у него просто не было сил удивляться. И если бы чья-то милосердная рука не поднесла в эти критические секунды к его губам стакан с водкой, то, вероятно, герр генерал пополнил бы собой список жертв ночного нападения, так и не узнав, что оно вообще состоялось… Между тем, постепенно приходили в себя и остальные чины штаба зондер-группы. Милосердная рука, подносившая кому стакан с водкой, а кому (Блянди) - кружку пива, не оскудевала и сумела спасти всех спутников нашего главного героя. Вован! Вот этот закаленный в сражениях с Зеленым Змием боец! Вот несравненный врачеватель душ человеческих, который не только сам сумел самостоятельно воспрянуть к жизни после фантастически удачного вечера, но и перехватил прямо на грани ухода в мир иной своих менее тренированных камрадов! Даже Филюрского – и того сумел отпоить, хотя тот долго не подавал никаких признаков жизни… Примерно через час, когда свежая «живая вода» начала оказывать своё волшебное медицинское действие, бригадефюрер начал понимать, что «что-то не так» в окружающем его сельско-городском пейзаже. Откуда эти кучи трупов и горы ржавого оружия? Откуда разбросанные всюду красные флаги? Почему не видно никого из подчиненных солдат и офицеров? Их же вчера было очень много! Но человеческий разум, даже затуманенный регулярным потреблением алкоголя, способен со временем решить практически любую задачу. Было бы время и желание! Картинка получалась странная и не то, чтобы очень веселая: По всему городку валялось примерно 20 тысяч убитых или смертельно раненых красных комиссаров разных азиатских национальностей, подавляющее большинство из которых явно погибли в сражении друг с другом. Самая жаркая схватка, судя по всему, произошла на городской площади, где столкнулись главные силы наступавших с разных сторон противников. Но что заставило их сойтись в смертельном бою? Какие причины? Все присутствовавшие недоуменно разводили руками… Даже Тук, вылезший из тщательно замаскированного люка, спрятанного посреди газона, ничего толком не видел. Выход нашел не кто иной, как фон дер Регис, даже в тяжелейшем похмельном синдроме сохранивший некоторую сообразительность. - «Господа! А давайте включим мою рацию и послушаем радио-передачи на разных волнах! Может быть, у большевиков началась очередная революция и они теперь сражаются между собой? Сначала включим русское радио – оно легче всего ловится, потом английское, а потом и наше». - «Слушать вражеские голоса?» - усомнился фон Фиш, но потом махнул рукой – всё лучше, чем «гадать на кофейной гуще». Советская сводка сразу же неприятно поразила слушателей. Голос диктора, сразу после описания ожесточенных боёв на Сталинградском направлении, перешел е рассказу о том, что «крупная группировка немецко-фашистских войск под командованием фельдмаршала фон Фиша (!) окружена партизанами в промышленном центре Злозмиевск. В настоящее время ведутся бои по уничтожению окруженных оккупантов»…. «В боях особенно отличился расчет противотанкового орудия старшего сержанта Географа» - ликующе произнес Левитан: «20 гитлеровских танков и самоходных орудия уничтожили гвардейцы-партизаны, сорвав попытку озверевших от крови эсэсовцев вырваться из окружения…». - «Пропаганда» - буркнул фон Фиш… «Что там Томми говорят?» Из динамика зазвучал бодрый марш с присвистом, потом в него включился голос диктора, непрерывно перескакивавший со слов «Шталинград» на слово «Жложмиевск»… Морщась от головной боли, фон дер Регис начал переводить: … «Доблестные русские армии неожиданно проникли в глубокий тыл германских войск и сомкнули окружение Группы Армий «А» у небольшого городка Злозмиевск западнее Днепра. Пока еще не ясно – чем закончатся ожесточенные бои, но нам сообщили из Адмиралтейства, что эти атаки уже заметно ослабили действия немецких подводных лодок в Северном море и западной части Атлантики. Возможно, адмирал Дениц отозвал их, чтобы бросить экипажи на помощь окруженным на Восточном фронте войскам…» Присутствовавшие ошеломленно переглянулись… а динамик уже истерично хрипел голосом Геббельса: … «Новая выдающаяся победа одержана непобедимыми германскими войсками при содействии наших славных итальянских союзников и русских патриотов под городом Злозмиевск. Теперь, повторяя за нашим Фюрером, можно сказать – мощь большевистской военной машины окончательно сломлена!» Прошло еще полчаса. Бригадефюрер, сделав над собой неимоверное усилие, сумел встать с кресла и теперь, сидя за столом, выслушивал доклады подчиненных, серьезных и взвинченных как никогда. - «Каковы наши потери?» - «Значительны, герр генерал! Половина берсальеров умерла от похмелья, а другая половина тоже вряд ли когда-нибудь сможет снова встать в строй. Крымские татары по ошибке приняли монголов за своих и ушли с ними. Судьба их неизвестна…» - «А как «32-е января»? Что с нашими штурмовиками?» - «Тут тоже все плохо. Некоторые умерли еще вчера от отравления несвежими грибочками, которыми закусывали, остальные лежат с дизентерией и другими кишечными расстройствами…» - «Эстонцы»? - «У этих проблемы с метаболизмом. Вован осмотрел их и говорит, что раньше чем через три дня вывести их из глубокого похмелья не сможет никто – даже он…» - «Так что же? Защищать город некому? Ведь мы в осаде!» - «Остаются несколько десятков хохлов из «Голодоморного куреня», они сейчас и держат оборону. Потерь практически не понесли ни от водки, ни от врага…» Тут все стали внимательно прислушиваться – в воздухе возникла некая едва заметная вибрация, постепенно нараставшая и. наконец, превратившаяся в отчетливый гул приближающегося легкомоторного самолета… «Физелер-Шторьх», явно опасаясь снижаться, начал нарезать круги над городком. Как ни махали ему снизу обрадованные фон Фиш и его соратники, садиться пилот все же не решился, но сбросил вымпел с толстым тяжелым пакетом, покачал крыльями и улетел на Запад… Филюрский торжственно поднес бригадефюреру подобранный пакет и фон Фиш со всеми предосторожностями вскрыл его маникюрными ножницами фройляйн шарфюрер. Достал письмо и прочитал: - «Мой милый Фиш! Я уже все знаю! Я потрясен и горжусь твоими выдающимися подвигами и даже не осуждаю тебя за то, что ты не смог найти общего языка с этими азиатскими варварами, хлынувшими в наш глубокий тыл из самых грязных закоулков большевистской Азии! И вообще, последние события на фронте заставляют меня постепенно пересматривать свое отношение к этой войне. Иногда я даже задаюсь вопросом: может быть некоторых главных комиссаров придется все же усыпить, после того как они попадут в наш плен? Ведь сколько горя они принесли русскому и германскому народам своим тупым и бессмысленным сопротивлением! Но наша победа уже близка и я надеюсь, что сразу после ее достижения мы, очистившиеся в смертельной схватке, сможем еще более настойчиво нести в массы идеи чистого незамутненного гуманизма! Но пока ты, мой дорогой, еще сражаешься в первых рядах наших доблестных войск, я предоставляю тебе полное право решать – что и как нужно делать. Держись, мой доблестный соратник! Вам осталось продержаться всего несколько часов! Резервная танковая дивизия СС, направлявшаяся в Сталинград, уже разгружается в Фастове и спешит тебе на помощь! Она войдет в состав твоей армейской группы (да-да! Фюрер значительно расширил твои полномочия!) и поможет тебе окончательно умиротворить Украину. Поздравляю тебя с награждением «Золотым германским крестом»! Фюрер не забыл и твоих верных соратников: Филюрский полностью реабилитирован и может вернуться (если захочет) в свою бомбардировочную эскадру; этот геройский сын Белого Движения, несгибаемый обер-зондерфюрер Мусаши награжден крестом «За военные заслуги с мечами» 2-го класса, как и твоя замечательная секретарша шарфюрер Эсти Блянди Гёрлз! Некоторая заминка произошла у нас с твоим новым соратником фрегаттен-капитаном Бигбэном Риттером фон дер Регисом унд Гроссенбулке… Адмирал Канарис никак не может вспомнить – был ли у него вообще такой адъютант. Но это не удивительно! Передай капитану, чтобы он не расстраивался! Всем в Рейхе известно, что этот «греко-германец» даже себя не всегда узнаёт! Смешно сказать – недавно на приеме у Шпеера он увидел своё отражение в зеркале, вежливо поклонился, а потом спросил меня, показывая на самого себя: «А кто тот приятный и интеллигентный адмирал в соседнем зале?» Так что сейчас по приказу Деница срочно восстанавливают все бумаги на Рыцарский крест и прочие знаки отличия, которыми уже был награжден твой фон дер Регис. Поздравь его особо: он теперь 139-й фрегаттен-капитан, награжденный дубовыми листьями к РК! Приказ уже подписан Фюрером! Ну всё, мой Фиш, вынужден окончить письмо – пришла вдова юного унтерштурмфюрера, только что пропавшего без вести на Восточном фронте. Надо её срочно утешить! Твой Генрих». …. А на Гнилом болоте царили настроения были еще более мрачные и тревожные… Из атаки вернулось менее трети китайских коммунистов – совершенно потерявших боевой дух и только лопочущих что-то о разъяренных «фашистских моголах», накинувшихся на них с кухонными ножами… Кант заперся в своей землянке, чтобы никто не мог слышать – как он обдумывает дальнейшие стратегические и тактические приемы. Сводку Совинформбюро он тоже уже слышал. Не первый год вращаясь в кругах высшей партийной и советской элиты (куда его взяли исключительно за полное неумение скрывать свои тайные мысли), Кант отлично понимал, что теперь Партия и Правительство потребуют во что бы то ни стало захватить еще вчера никому не нужный Злозмиевск. Вопрос стоял ни много – ни мало, как о международном престиже СССР! А силы в городе у немцев оказались неожиданно большие, да и сам фон Фиш, репутацию которого Кант сначала посчитал «дутой», проявил себя как военачальник почище Роммеля или Манштейна! Что же теперь делать? На столе уже лежала кипа шифровок из Анти-Центра, в которых «Алекс2» требовал «срочно доложить его, Канта, решение по дальнейшим операциям» и обещал прислать подкрепление – бригаду танков «ИС-3». Последнее обстоятельство несколько успокаивало – пока транспорт с танками проведут через все узкие и мелкие фарватеры безбрежных злозмиевских болот, пройдет немало времени… а там, глядишь, уже и зима. Немцы, по своему обычаю, все замерзнут, и город можно будет взять голыми руками! Но вот в следующей шифровке Анти-Центр требовал не ждать подкреплений, а атаковать и атаковать. Алекс Второй специально подчеркивал, что под Сталинградом готовится крупное наступление и его решено начать раньше запланированных сроков – исключительно чтобы оттянуть силы немцев, спешащие на помощь окруженной группировке фон Фиша… «Сообщить, что никакого окружения нет? Что наш отряд отброшен от Злозмиевска обратно в болото? Точно отправят в «ЦК Троцкого»!» - думал Кант, подперев голову натруженными руками (он всё утро допрашивал и расстреливал китайских коммунистов за позорное бегство от врага). - «Нет, товарищ! Этого делать нельзя!» - неслышно возникший в накрепко запертом блиндаже Земляк по-отечески положил руку на плечо Канта: «Ты еще пригодишься партии! Не унывай! Возьми себя в руки! Безвыходных ситуаций не бывает… Почитай труды классиков (кивок в сторону шкафа, заставленного томами Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина) и ты найдешь нужное решение!» - голос Земляка постепенно удалялся, а сам он становился все прозрачнее и прозрачнее, явно собираясь, по своему дурацкому обыкновению, раствориться в воздухе. - «Стой! Куда!? Подскажи – что делать!» - руки Канта начали хватать пустоту там, где еще секунду назад материально присутствовало тело начальника Особого Отдела… - «Созови партийное и комсомольское собрание… Издай боевой листок… Сам знаешь…» - голос Земляка окончательно замер в дали… Растворился… Как и не было его вовсе… Пренебрегать советами особиста было никак нельзя. Кант бросился к шкафу, распахнул дверцу, вытащил перый попавшийся том Полного собрания сочинений В.И.Ленина (издание Скуперфильда, исправленное и дополненное), закрыл глаза, раскрыл книгу наугад и вслепую ткнул пальцев в страницу… (таков был традиционный способ гадания советских номенклатурщиков в те суровые годы – когда они не знали, что делать – то тыкали пальцем наугад в первую попавшуюся цитату, а потом искали в ней глубинный смысл и руководство к действию)… Осторожно открыл один глаз и от огорчения со стоном выронил книгу. Это было полное фиаско – палец Канта уткнулся в фотографию, под которой красовалась подпись: «Владимир Ильич Ленин незадолго до смерти. Горки, 1924 год.» В дверь постучали: - «Товарищ командир! Разрешите ввести пленного?» - «Какого пленного? Пленного!?!? Скорее вводите!» - радость Канта была абсолютно неподдельной, потому что совершенно неожиданной… Дверь открылась и в блиндаж грубо втолкнули угрюмого жилистого мужчину примерно 40 лет, диковатого и угрюмого вида, одетого в смесь германской и советской военной формы. Ординарец деловито подошел к столу и выложил вещи, изъятые у пленного: автомат ППД, пистолет «Вальтер», советский нож разведчика, фотоаппарат «Кодак» и пачку «ленд-лизовских» презервативов. Сразу сообразив, что такое чучело не может быть немцем, а на 100% - бывший советский человек, а ныне предатель на службе у фашистов, Кант выразительно достал из-под нар ящичек со «специальными инструментами», последовательно извлек из него треххвостую плетку, зубоврачебные инструменты, молоток и зубило (все ржавое, с присохшими пятнами крови..), разложил на столе и со зловещей улыбкой повернулся пленнику: - «Н-н-ну? Говори!» Мужик тяжелым равнодушным взглядом осмотрел коллекцию Канта и спокойно прокомментировал: - «Набор германский армейский врачебный военно-полевой, сохран чердачный, «на троечку», плетка не серийная, ремесленник делал… Молоток и зубило… (пригляделся) – обычный деревенский хлам… За всё могу дать рублей 300 белорусских…» -«Ты не придуривайся!» - взвизгнул Кант: «А то сейчас я тебе этим «деревенским хламом» черепушку вскрою! Говори: твой чин, должность и что ты делал в Злозмиевске?!» - «Нескол меня зовут… Начальник разведки отряда «Красный Змей»… А делал я… (из глаз разведчика вдруг покатились крупные слезы)… А что я делал? …. Я был уже так близок к своей мечте….. Я приблизился к ней, протянул руку, чтобы прикоснуться к этому чуду – 6-й размер, но крепкие и высокие! – начал расстегивать первую пуговичку, и тут удар по голове … и меня накрыла толпа каких-то желтолицых придурков… Делайте теперь со мной, что хотите! Моя жизнь загублена окончательно и бесповоротно… Чувствую я – никогда уже не будет у меня такого шанса…» Между тем в Злозмиевске в штабе бригадефюрера фон Фиша настроение было нервное, «на грани срыва»… Фон дер Регис, постоянно дежуривший при рации, сообщил, что в связи с забастовкой станционных рабочих в Фастове (потребовали увеличения ежедневного пайка с 300 до 500 граммов сала), разгрузка эшелонов с танками задерживается минимум на сутки. А надежд на то, что «голодоморовцы» отобьют следующую ночную атаку партизан, почти не было. Фон Фиш отчаянно взывал в шифровках, рассылаемых в разные инстанции: «Всем! Всем! Всем! Героический гарнизон Злозмиевска, помня свой долг перед Фатерляндом и Фюрером, из последних сил удерживает позиции. Срочно прошу сбросить подкрепления с воздуха. Авиации противника над городом не наблюдается. Также прошу срочно направить транспортные самолеты с продовольствием и шнапсом – для укрепления духа командного состава гарнизона. Бригадефюрер фон Фиш». В ожидании ответа, фон Фиш мрачно сидел за столом и созерцал трофейную статуэтку какого-то китайского или монгольского божка, отобранную у Филюрского, по своему обычаю совершившего очередные гнусные акты мародерства над несчастными трупами… Внезапно у фон Фиша глаза на лоб полезли – из-за статуэтки строевым шагом, в полной парадной форме вышел Рейхсфюрер Гиммлер – только очень маленький (не больше корнюшона ростом) зеленого цвета, с рожками и хвостом… Он дружески подмигнул бригадефюреру и, забравшись на чернильницу, стал из-подруки с интересом разглядывать новенькие ордена генерала. Некоторое время оба молчали. Потом фон Фиш протянул трясущиеся пальцы, чтобы потрогать нежданного гостя, но тот резво отскочил и погрозил генералу пальцем, при чем тот отчетливо услышал писклявый голосок Рейхсфюрера: «Но-но, мой Фиш! Попрошу без рук!» В этот момент к генеральскому столу приблизился серо-фиолетовый (по цвету лица) фон дер Регис, подвинул ногой табуретку и присел напротив генерала. Заметив, что фон Фиш уставился в одну определенную точку, тоже уставился на чернильницу. Вдруг еще больше посерел, судорожно сжал кулаки и покрылся мелкими бисеринками пота… Остановившийся взгляд, искривленный полуоткрытый рот… Некоторое время фон Фиш переводил взгляд с «рейхсфюрера» (непринужденно расхаживавшего перед чернильницей) на фон дер Региса и обратно. Потом качнулся вперед, навалившись грудью на стол и хриплым шепотом спросил: - «Капитан! Вы ЕГО видите?» Тот бросил на фон Фиша совершенно безумный взгляд и прошептал: - «Вижу! А Вы?» - «И я вижу!» Некоторое время, объединенные общим несчастьем, они помолчали, а потом фон Фиш на всякий случай уточнил: -«А кого Вы видете?» - «Лаврентия Палыча… только с хвостом и зеленого» - помертвелыми губами произнес фрегаттен-капитан… «А Вы?» - «Нет, я вижу Рейхсфюрера Гиммлера! Это, несомненно, он!» - «Я всего несколько раз видел товарища Берию, но ни с кем его не спутаю!» - «А я ближайший друг Рейхсфюрера! Ошибиться так я не смог бы даже во сне!» Помолчали… Потом фон дер Регис вдруг спросил: - «А что сейчас делает Ваш «рейхсфюрер»? - «А то Вы не видите! Он плюётся в открытую чернильницу…» - «Тогда это не мой! Присмотритесь внимательно – мой гвоздем выцарапывает на столе слово ЙУХ… во-о-он там – где сучок, рядом со статуаэткой!» Бригадефюрер перевел взгляд на статуэтку и внезапно словно прозрел: Действительно, еще один зеленый человечек в мундирчике с золотым шитьём и крохотном пенсне, что-то выковыривал ржавым гвоздём на и так исцарапанной вдоль и поперек столешнице… - «Вижу! А Вы моего увидели?» - «Да, в черном мундире, противный такой… И точно – вылитый мозгляк-Гиммлер!» - «Попрошу Вас «фильровать базар», когда говорите о Рейхсфюрере!» - возмутился фон Фиш… Собеседники уставились друг на друга налитыми кровью глазами и огонь ссоры начал было уже разгораться не на шутку, как оба спорщика вдруг были отвлечены невиданным зрелищем: «Гиммлер» и «Берия» обнявшись за плечи, выплясывали на столе канкан и писклявыми голосами напевали: «Вам не подраться! – нам не посмотреть! Вам не подраться – нам не посмотреть!» От созерцания невиданного зрелища (устав танцевать, «зеленые человечки» уселись играть в карты) Фиша и Региса несколько отвлек подошедший Вован. Буро-малиновое отекшее лицо недавнего спасателя выражало грусть, смешанную с некоторой долей раздражения – нос Вована никак не мог учуять никакого спиртного в радиусе ближайших 5-7 километров, да и дальше воняло только жуткой партизанской сивухой, только что выгнанной на Гиблом болоте из корней папоротника… - «Что вы уставились?» - недовольно спросил он: «Чертей зелененьких никогда раньше не видели?» - «Не-е-е-ет…» - в один голос изумленно протянули фон Фиш и Регис.. - «Молодые еще» - грустно кивнул головой Вован, потом неожиданно резко полез рукой себе за воротник и вытащил оттуда еще одного «человечка» - тоже зеленого, при хвосте и мундире… Вован поставил брыкавшегося человечка на стол и сильным щелчком послал его в направлении чернильницы, добавив вслух: «Хватит сидеть спиногрызом! Иди, прогуляйся… познакомься с камрадами!» Чертенок, пролетев десяток сантиметров, быстро оправился, встал, отряхнулся, церемонно подошел к «Гиммлеру» и «Берии», поклонялся и представился тонким голоском: «Поручик Ржевский!» Следующие полчаса расположившиеся вокруг стола фон Фиш, Регис и Вован наблюдали, как их персональные чертики вытворяют всякие мелкие пакости, дерутся, мирятся и всячески колобродят… А те распоясывались все больше и больше. Понятное дело, верховенство почти сразу захватил Ржевский – как наиболее старый и опытный. В конце-концов, он оседлал пустую бутылку из под водки, лежавшую на боку посредине стола и громогласно (насколько ему позволял тонкий писклявый голосок) заявил: - «Камрады! Давайте ставить пари – кого из наших хозяев первого хватит апоплексический удар?!» - «Давай! Давай!» - захлопали в ладоши остальные… - «Уверен, что моего!» - солидно заявил Гиммлер, изучающее осмотрев фон Фиша: «Посмотрите – он совсем уже серо-зеленый…» - «Нет, моего!» - взвизгнул Лаврентий Палыч: «Он днём пьёт, а по ночам шифровки отстукивает! Никакого отдыха! И, кроме того, ему Блянди не даёт, а он так переживает из-за этого! А твой Вован – он уже 30 лет такой – что ему сделается?» - «Это он с виду такой крепкий…» - утешил Ржевский: «А так тоже – доходяга-доходягой…» И заявил далее: «А что нам собственно ждать? Давайте сыграем «в бутылку» - раскрутим ее и на кого покажет, того удар и хватит! Согласны?» - Радостный визг «Вау!» был ему ответом… На глазах окаменевших от неожиданности хозяев, черти раскрутили бутылку и начали скакать вокруг в ожидании, когда она остановится. При этом они все время пинали друг-друга и били по рукам, чтобы не дать камраду как-нибудь сжульничать в свою пользу. В конце-концов, между нечистыми разыгралась нешуточная драка и им уже было не до бутылки, повороты которой вокруг своей оси заметно замедлялись. С ужасом в глазах, но не в силах пошевелиться, наблюдали наши герои за роковой посудой, чьё горлышко вот-вот должно было оборвать жизнь кого-то из них…. Вот, наконец, бутылка совсем замедлилась… и … Указала своим горлышком аккурат между фон Фишем и Регисом. Послышался тяжкий стон и грохот падения тела. Филюрский! Нелегкая судьба настигла его в тот момент, когда он, стремясь воспользоваться невниманием бригадефюрера, крался к мешку с отобранными у него трофеями… Сердце его билось с непозволительной для возраста и здоровья частотой, кровь стучала в виски… и вот! Выживет ли он, или нет – теперь неизвестно. Но никогда уже, наверное, не вернуться ему в родную бомбардировочную эскадру… Не гоняться на «Штуке» за разбегающимися внизу русскими коровами, с громким «И-И-Й-Й-ЙЯ-Я-Я-ХХУ-У-У!!!» не поливать бурёнок из курсовых пулеметов… Непозволительно надолго мы оставили наших героев в полном смятении. Первая потеря в рядах зондер-группы… Обер-санитар Филюрский! Нет, ты не умер! С помутневшими запавшими глазами и заострившимся носом, не узнающий никого вокруг, бормочущий еще менее связно, чем делаешь это обычно – лежишь ты почти недвижно на туковой кровати, а Блянди, в которой вдруг проснулись некие подобия человеческих чувств, убеждает бригадефюрера фон Фиша (с трудом сдерживающего слезы, так как на кухне Йося режет свежий лук) срочно оказать тебе последнюю услугу: - «Геерр гееннеераалл! Поосмоотрииттее каакк оон муучааеетссяя! Емуу наадоо сдеелаатть укоолл!» - «Я не могу на это пойти, шарфюрер! Какой бы он ни был, он все же был единственным человеком, который разделял мои взгляды на жизнь! В его лице мы потеряем великого гуманиста!» - «Ноо геерр гееннеараалл! Оонн иистрееблялл коороов!» - «Оставьте, Блянди! Не надо говорит об этом при нём! Кто знает, может быть, он сейчас всё понимает – только сказать ничего не может? Впрочем, он и в обычном своём состоянии ничего вразумительного не мог сказать, но всё же… Я принял решение! С первым самолетом отправим его «на Большую Землю». Я поручу заботы о моём дорогом друге семье Бауэров… Когда он немножко окрепнет, он сможет работать вместе с ними в поле и внесет свой достойный вклад в обеспечение обороны Рейха от красных варваров. Его запрягут в тележку вместо той собаки, которую съели русские военнопленные корейцы, пришедшие на именины к их надсмотрщику Мыколе Иванову, и он будет возить с полей собранную брюкву и, уверен, будет по-своему счастлив… Думаю, Мыкола пожалеет его и не будет бить слишком часто…» - При этих словах находящийся в беспамятстве Филюрский забился на кровати, выкидывая из-под одеяла тощие руки и ноги и вполне отчетливо произнес «О Матка-Бозка! Йезус-Мария!» - и снова без сил откинулся на подушку… - «Я же говорил – он все понимает!» - удовлетворенно произнес фон Фиш: «Посмотрите – как он радуется своей будущей жизненной перспективе… А Вы сразу «Укол! Укол!»… А в это время на Гиблом болоте Змей проводил тайный обряд «вызывания» Земляка. Начальник Особого Отдела не только не вернул обещанный БКЗ, но и вообще не появлялся у «товарищи Вадима» после позавчерашней неудачной атаки, как его ни пытались призвать к ответу обычным путем – по полевому телефону и через ординарцев. То есть, не то чтобы он совсем пропал – кое-кто из бойцов его видел и даже с ним разговаривал, а отрядный повар (ветеран Гражданской и. как уверяли злые языки, дальний родственник батьки Махно) даже утверждал, что «товарищ НачОсобОт» появился перед завтраком и приказал погрузить в грузовую машину всю провизию, приготовленную для монгольских комиссаров, со словами: «им она больше не понадобится!». На вопрос – «что за машина?» повар пожал плечами: «а то Вы не знаете? – фургон «Соломон Тук и Брат – мебель и сопутствующие товары». Но сам факт, что Земляк жив и здоров, и даже отправляет «сэкономленное» отрядное продовольствие известно куда (на Фастовский продовольственный базар), Змея удовлетворить никак не мог. Во-первых, делиться надо! Во-вторых, командиру было позарез необходимо посоветоваться с «компетентными органами» по поводу дальнейших действий. А ситуация была – хуже некуда! Из Центра от Стива пришла шифровка: «По указанию Ставки передаю директиву: «Во взаимодействии с «Особым отрядом красных разведчиков Имени товарища Канта» завершить уничтожение окруженной в Злозмиевске армейской группы «Фон Фиш» и развивать дальнейшее наступление в юго-западном направлении. Срок исполнения – не позднее завтрашнего утра. Сообщаю также, что Ваше предложение о проведении глубокого рейда по тылам врага по маршруту Фастов-Кишинёв-Бухарест-Салоники-Крит-Тунис поддержано лично Верховным, который отметил, что Ваш отряд как никогда близок к победе в Социалистическом соревновании среди партизанских отрядов Западной Украины». Прочитав эту шифровку, Змей на некоторое время впал в коматозное состояние. Я даже подозреваю, что если бы он в тот момент находился поблизости от стола, где «зеленые зондер-человечки» так креативно «играли в бутылку», то «Товарищ Вадим» почти наверняка оказался бы в качестве жертвы - вместо злосчастного Филюрского. Ещё бы! Отряд с огромными потерями отступил обратно в болото, потеряв в числе прочих начальника разведки Нескола (пропавшего без вести) – а с ним – и связь с внедренным в штаб врага «товарищем Регисом». А тут – «завершить ликвидацию!» И никаких гвоздей! Указание Верховного! Тут, если не выполнить, одним банальным расстрелом дело не обойдется – в «Лубянских подвалах» (которые, как Змею было достоверно известно, достигают в глубину «Седьмого круга Ада», где, непосредственно на месте, и набирается подсобный персонал) сам будешь просить о смерти – да бестолку… Кроме того, командира «Краснозмиевцев» совершенно вывело из равновесия упоминание о «рейде по тылам врага» с конечным пунктом в Тунисе. Сам Змей никуда из окрестностей Злозмиевска откочевывать и не собирался – место хорошее, насиженное, на болоте тепло и умеренно мокро… Пованивает, конечно, но, в целом, вполне терпимо (на колбасном заводе в Киеве, где Змей в 20-х годах был парторгом, воняло куда как «ядренее»). Страшное подозрение отравило душу «Товарища Вадима»: неужели пропавший без вести Нескол (как-то заикавшийся о «глубоком рейде») за его спиной послал подобный план Стиву? Ах, су-у-ука! И спросить ведь теперь не с кого! В общем, надо было что-то срочно решать. И без Земляка, на которого можно было бы переложить хоть часть ответственности («Со мной вместе в подвал пойдёт!» - мстительно думал Змей), это судьбоносное решение принимать было никак нельзя… В основе древнего и уже почти позабытого потомками смертельно опасного обряда «Вызывания Начособота» лежал нехитрый, но крайне действенный приём, именовавшийся: «Общее открытое партийное собрание». В качестве дополнительного таинства (значительно усиливающего общий эффект) использовалось загадочная (и ныне известная только историкам – да и то немногим) «Повестка дня», включающая в себя жуткий по силе магический «пункт»: «Выборы партийного бюро отряда». По всем расчетам Змея (а он, как заметил читатель, был личностью весьма неординарной), уклониться от явки на такое мероприятие Земляк никак не мог при всем желании. Ведь на подобные действа, едва они начинались, откуда не возьмись, сползались все «доходяги», о которых уже и думать забыли… В более поздние годы, уходящие за грани нашего исторического повествования, магическое действие слов «Заседание партийного бюро» успешно использовалось медиками ЦК КПСС для реанимации совсем уже отдающих концы партийных руководителей разных рангов, а в некоторых исключительных случаях – даже для гальванизации трупов. Едва заслышав эти волшебные слова, уже посиневшие древние старцы начинали дергаться как от ударов электрическим током, вскакивали со своих одров и бодрячком бежали к месту шабаша – только успевай капельницу придерживать… Все приготовления были закончены, расставлены по местам культовые предметы, как то: гипсовый бюст В.И.Ленина (спасенный пионерами с помойки за сельсоветом, куда его выкинули злыдни-оккупанты), Переходящее Красное Знамя Злозмиевского райпотребсоюза, портрет И.В.Сталина, выцветший транспарант «Смерть фашистским оккупантам!» и т.п. Пришло время приступать к ритуалам. Вот за стол, установленный на самой высокой болотной кочке и накрытый кумачовой скатертью, поднялись представители шаманского сословия во главе с Верховным Жрецом – «Товарищем Вадимом» (он и был, понятное дело, председателем партбюро). Остальные партизаны, играющие мелкую, но крайне важную роль статистов, испуганно затихшие, заняли свои места полукругом перед сплетенной из ивовых прутьев трибуной. (Некоторых, попавших в болотные «окна», товарищи удерживали на поверхности с помощью брошенных им слег и шестов, но, даже борясь с засасывающей жижей, те и не думали покинуть своё с трудом занятое место). Видя, что место Начособота (он был секретарем Бюро) по–прежнему остается не занятым, Змей еще раз окинул внимательным взглядом собрание - убедиться, что ничего не упущено и все находится именно там, где ему положено находиться. Не найдя изъянов, переглянулся с коллегами-жрецами и, увидев их одобрительно-удостоверяющие кивки, поднялся со своего места, набрал полную грудь воздуха и затянул: «Вставай, проклятьем заклейменный…!» За долю секунды до того, как окончательно окунуться с головой во всепоглащающие волны магического гимна, Змей успел краем глаза заметить, как медленно материализуется рядом с ним фигура поющего Земляка… как одновременно страдальчески и укоризненно смотрят его глаза на него, на Змея… - «Всё! Попался! Теперь до конца собрания никуда уже не денется!» - злорадно подумал Змей и с облегчением провалился в черную воронку «Интернационала»… «Трум-пум-пум-пум! Трум-пум-пум-пум! Трум-пум-пум-пум! Трум-пу-пум!» - разносилась с неба ликующая мелодия «Полета Валькирии». Черные стаи бомбардировщиков в несколько эшелонов плыли над созревающими полями пшеницы, над тучными пастбищами, белыми хатами и куполами церквей и синагог Заднепровья. Крохотные человечки внизу отрывались от работы, поднимали свои глаза к небу и, разглядев черные кресты на крыльях, начинали приветственно махать руками и платками – «свои летят». Сверху, конечно, не было видно, кто там машет, но бортстрелок с труднопроизносимым именем Эсэсман Восемьдесятвосемь мог и так догадаться: вон там на поле большая толпа батраков из «Гитлерюгенд», а с телеги машет рукой их русский надсмотрщик, а там – на безбрежных полях конопли, трудятся временно откомандированные в «помощь трудовому фронту» сотрудники берлинских министерств и ведомств. А по берегу Днепра, вытягивая против течения на канатах огромную тяжелую баржу, бредут студенты Гейдельбергского университета: наверняка они что-нибудь сейчас поют, эти ребята… Тут Эсэсман завистливо вздохнул: «вот ведь веселые у людей выдались каникулы – «русская экзотика»! На помощь осажденному Злозмиевску Рейхсмаршал Герман Геринг собрал все, что только можно по тыловым аэродромам и учебным частям. Ю-52 в бомбардировочном варианте – ветераны испанской войны, старинные бипланы 1-й Мировой, морские гидропланы, итальянские и румынские «Фиаты» - всё было брошено в бой. Задача была поставлена предельно четко – накрыть большевистские орды бомбовым ковром в окрестностях Злозмиевска. Значение, которое придавалось фюрером этому рейду, подчеркивалось тем, что собранную «с бору по сосенке» армаду вел лично Рейхсмаршал Геринг, с трудом втиснувшийся в существенно расширенную кабину своего старинного «Фоккера», спешно извлеченного из Музея авиации. Сопровождаемый четверкой истребителей, он шел теперь в голове эскадры. Тучный Рейхсфюрер, давно уже забывший, как управлять самолетом, летел, естественно, не один. На его коленях за штурвалом примостилась миниатюрная Ханна Райтч, которой одной Главный Ас Люфтваффе решился доверить свою персону на время перелета. Освобожденный, таким образом, от непосредственных обязанностей пилота, Геринг мог предаваться приятным мечтам о том, как и чем Фюрер наградит его за этот беспрецедентный боевой вылет… А в том, что спасение злозмиевского гарнизона не останется незамеченным, Геринг не сомневался. Как же иначе? Сам Фюрер нежно взял его за ухо, сильно дернул и (когда Рейхсмаршал «ойкнул» от боли) с надеждой спросил: - «Вы ведь спасете их Геринг, не так ли? Рейхсфюрер (кивок в сторону заплаканного Гиммлера, вокруг которого толпились сочувствующие чины СС) – он просто не переживет гибели нашего доброго фон Фиша! А я не хочу потерять еще одного верного соратника!» - «Мой Фюрер! Я сделаю всё, что в моих силах!» - заверил Геринг: «Но я в последнее время так поиздержался…» - «Да-да! Я знаю – вы крупно проиграли в тотализатор, поставив 10 к 1 на победу японцев в битве при Гуадал-Канале… Я слышал, что Вам пришлось заложить своё поместье и коллекцию орденов? Но всё это поправимо! Только спасите фон Фиша!» Тут мысли неожиданно Геринга перетекли совсем в иное русло… «Рискнуть или нет? Очень соблазнительно, очень! Хотя мало шансов, но за то какой может быть навар! Если сорвать этот куш, то можно плюнуть на до колик надоевшую работу, уйти на пенсию, разобрать Каринхалле по кирпичику и перевезти его в Бразилию. Поселиться там с Ханной (ласковое поглаживание женщины-пилота по ритмично двигающейся попке) и навсегда забить на импотента-Фюрера, истерика Гиммлера и грубияна-Бормана… Опять же, этот Мильх никогда еще не проигрывал в тотализатор… А ведь сколько над ним смеялись всякие дурачки, когда фельдмаршал поставил 10 к 1 на то, что японцам в Пёрл-Харборе не удастся потопить ни одного авианосца! А как они вместе провернули дельце, выиграв по 10 лимонов на рыло (ставили 20 к 1) на том, что англичане сумеют удрать из-под Дюнкерка? Пришлось, правда, здорово попотеть тогда, чтобы уговорить Фюрера остановить танковые клинья Гудериана (этот «танковый гений» ставил 10 к 1, что англичане будут уничтожены и в результате здорово проигрался)…. А под Москвой? Мильх оказался почти единственным, кто сделал верную ставку на русских и конкретно «обул» самого Геббельса, который считался до того первым игроком в Партии… («Всё, Ханночка, всё, Солнышко, хватит!»)… Итак, Мильх предлагает сделать главную ставку в жизни. 100 к 1 на победу союзников! Начштаба клянётся, что его загадочный родственник Тук (совсем недавно, после мелкого успеха под Харьковым, выиграв 5 к 1, Геринг в благодарность произвел того в майоры Люфтваффе) уже готов разместить ставки в крупнейших Нью-Йоркских и Лондонских букмекерских конторах… Надо решаться! Но тогда… Если отбросить партизан от Злозмиевска, шанс выиграть заметно уменьшится! Этого допустить нельзя!» - «Земля! Сообщите погоду по курсу на Злозмиевск!» - «В течение всего дня ясно, к вечеру небольшой туман, Рейхсмаршал!» - «У Вас неверные данные! Я собственными глазами (как всем известно – самыми зоркими в Рейхе) вижу прямо перед собой огромный грозовой фронт! Эскадра!!! Слушай мою команду! Налево кру-гом! Возвращаемся на базы! Погода в районе нанесения удара совершенно нелетная!» -«Ханночка, милая, поставь еще раз мою любимую»… «На делёкой Амазонке Не бывал я никогда, Никогда туда не ходят Иностранные суда…» - разносилась с неба сентиментальная мелодия. Черные стаи бомбардировщиков в несколько эшелонов плыли обратно над созревающими полями пшеницы, над тучными пастбищами, белыми хатами и куполами церквей и синагог Заднепровья… В то время, когда над крышами затихшего в ожидании дальнейших событий Злозмиевска сияло жаркое летнее Солнце, над головами чинов штаба Армейской группы «Фон Фиш» нависли грозовые тучи. Собравшись всей компанией под навесом всё того же шинка, носившего название «Под развесистой клюквой», второй день уже вынужденно трезвые господа офицеры проводили расширенное совещание. Место Филюрского (он тоже присутствовал здесь – но только в качестве «овоща», лежащего на носилках и невразумительно бормочущего о вечной любви к какой-то то ли «Путане», то ли к «Путене») занял Вован, в срочном порядке и практически насильно произведенный фон Фишем (правами командующего армейской группой) в зондер-фюреры и назначенный помощником Мусаши. Кроме того, в состав военного совета, с правом совещательного голоса, был включен и Тук, с которым (если честно) фон Фиш и связывал последнюю надежду выбраться из Злозмиевска живым и хотя бы относительно здоровым. В настоящее время господа офицеры читали шифровку, открытым текстом переданную по Берлинскому радио и уже оживленно комментируемую всеми мировыми радиостанциями (в том числе даже местным любительским «Эхо Злозмиевска» - но о нем позже)… Текст (прочитанный диктором с надрывом в голосе), гласил: «Командующему Армейской группой «Фон Фиш» группенфюреру СС фрайгерру фон Фишу! Дорогой наш Фиш! Поздравляем Вас с присвоением внеочередного чина! Вся Европа, затаив дыхание, смотрит сейчас на Вас и город Злозмиевск, который, под Вашим руководством, беспрестанно отражает атаки большевистских орд! Ваше несравненное мужество и выдержка найдут тысячи подражателей в нынешних германских, французских, русских и прочих школьниках, которым их учителя, по моему личному приказу, сегодня рассказывают о подвигах вверенной Вам группы на специальных «пятиминутках сострадания», объявленных во всех школах Рейха и освобожденных территорий… (как раз в этот момент из местной школы вышла группа чисто одетых мальчиков и девочек младшего школьного возраста в вышиванках и капелюхах, во главе со старичком-учителем, остановилась напротив шинка и добрый наставник, тыкая в фон Фиша указкой, начал что-то оживленно рассказывать, поглядывая на секундомер) .... Ваш безутешный друг Рейхсфюрер Гиммлер и партайгеноссе Рейхсляйтер Борман присоединяются к соболезнованиям по поводу Вашей вероятной скоропостижной кончины и выражают твёрдую уверенность, что ни один из Ваших верных соратников не позволит захватить себя в плен! Ни в коем случае Вы и Ваши воины не должны стать подопытными животными для испытания новых жутких пыточных машин, транспорт с которыми, по данным Абвера, уже отправился в район Злозмиевска. Держитесь! Помощь близка! Рейх о вас никогда не забудет! Мысленно с Вами, Ваш любимый Фюрер». Едва прозвучали последние слова и фон Фиш, впавший в полуобморочное состояние, прошептал: «Прошу высказываться», как Мусаши-Безвердольский, вскочив со своего табурета, с блестящими глазами и ярким румянцем на щеках, громогласно заявил: - «Фюрер предлагает нам умереть! Но я не могу принять столь легкой смерти от руки большевиков! Убив себя, мы не сможем до конца выполнить свой долг перед Россией и Фатерляндом! Только вытерпев жуткие муки, изнывая от ран и язв, мы сможем гордо заявить своим палачам: «Нет такой силы, которая способна сломить Белых Воинов! Да, мы проиграли, но наша моральная победа будет прославлена отдаленными потомками!» -«Вам бы, голубчик, с таким талантом на Берлинском радио работать…» - проворчал фон Фиш. - «Пробовал, не взяли… Сказали – своих сумасшедших некуда пристроить…» - огорченно ответил обер-зондерфюрер. - «А что Вы скажете, фон дер Регис?» - Фиш повернулся к фрегаттен-капитану. - «У меня есть перехват партизанского радио. Есть одна хорошая новость и две плохие. С чего начать?» - «Ну, давайте с плохих, что ли…» - «Во-первых, Змей с Кантом должны сегодня соединиться для решающего штурма – так они решили на проведенных партсобраниях. Во-вторых, коробку с ампулами цианистого калия, направленную нам со связным мотоциклистом «на всякий случай», партизаны тоже перехватили по дороге». - «А хорошая?» - «Они оставили ампулы себе!» - «Это немного утешает. Но где же наши танки? Что нового слышно о танковой дивизии СС «Вставные челюсти»? - «Она разгрузилась в Фастове, но стоит без горючего… Никто не может понять – куда девались 20 цистерн с бензином - еще вчера они были на станции» (При этих словах Тук, сидевший рядом с Регисом, как то особенно тепло и мечтательно заулыбался, его губы беззвучно зашевелились, он достал из кармана кителя блокнотик, раскрыл и начал увлеченно производить в нем какие-то арифметические расчеты со многими нулями). - «А где этот жирный боров Геринг со своим воздушным флотом?» (еще пару недель назад фрайгерр за такие слова без раздумий отдал бы приказ расстрелять самого себя, а сейчас они слетели с его языка легко и естетсвенно). - «Наши асы не могут вылететь со своих аэродромов – прогноз погоды удручающе негативный!» (все разом посмотрели на безоблачное небо). Группенфюрер упёрся взглядом в стол, некоторое время помолчал, а потом однял на камрадов слезящиеся от ветра глаза: - «Так что? Всё, что ли?» - «Нет, еще не всё! От партизан принесли записку» - фон дер Регис выложил на стол грязный скомканный листок с многочисленными отпечатками пальцев, развернул его (после чего непринужденно-брезгливо вытер руки о мундир обер-переводчика) и, откашлявшись, зачитал: «Атдайте вашу бабу пака карающий метч красных партизан не атрубил вашы головы! Началник разведки Нескол». - «Да шишь ему, пердуну старому! Мне не досталась, так и ему не дам!» - резким голосом прокомментировал фон дер Регис, опять смял записку и швырнул ее в сторону, крикнув: «Ответа не будет!» («Як не буде?» - откликнулись из ближайших кустов. – «А вот так!» - фрегаттен-капитан выхватил свой «люгер» «морской модели» и начал палить в сторону, откуда доносился топот и хруст веток - кто-то поспешно сматывался). - «Герр Вован? А Вы что скажете?» - с надеждой в голосе обратился фон Фиш к непривычно трезвому, смурному и как-то даже «выцветшему» охотнику. Тот поднял голову, принюхался и, слегка заикаясь, произнес: - «На Гнилом и Гиблом б-болотах раздают «по 100 грамм» настоящей водки! Видимо, перед боем… Недоливают!!! (тут в его словах прозвучала искренняя обида и возмущение за тех, кому не долили положенной волшебной жидкости)… … В Кремле кто-то поднимает б-бокал «Кахетинского» за успех ночного наступления на Злозмиевск…. …. Змей перед встречей с Кантом выпил поллитру и догоняется трофейным французским коньяком… Ай-яй-яй! Коньяк то армянский, да и не коньяк в-вовсе – спирт коньячный! Только бутылка французская… Эх…, Тук - Тук! (укоризненный взгляд на как-то даже слегка засмущавшегося соседа)… … На полевом аэродроме под Фастовом Геринг (его я всегда учую – индивидуально воняет редкими сортами выпивки) тоже с кем-то из своих в-выпивает… тот же коньячный сп-пирт того же разлива… Тосты за у-успех какой-то крупной сделки… Больше ничего сказать не могу… Слабею…» Оставалась последняя надежда. Все взгляды обратились к майору-резервисту. Тот некоторое время делал вид, что ничего не замечает, но потом все же не выдержал: -«А что Ви на меня все таки уставились? Если я Соломон, то значит что - умнее всех? Если Ви таки думаете, что я с моими Йосей и Ривкой прорву окружение и загоню партизан обратно в их болота, то таки жестоко ошибаетесь!» Однако Тук напрасно надеялся на свой трагический голос и театрально-заломленные руки. Две недели назад это бы «проканало», но не сейчас. – Проклятая Россия уже слишком глубоко проникла в тело и душу группенфюрера, оставив на них глубокие шрамы и рубцы, отравив своими антигуманными миазмами… И теперь, когда хитрый майор начал набивать себе цену, в голове у герра генерала что-то надломилось… ( перегорело, щёлкнуло, переключилось), «полетел» какой-то чрезвычайно важный предохранитель… Фон Фиш со зловещей медлительностью поднялся из-за стола, смерил Тука взглядом с ног до головы, медленно повернул голову и уронил: - «Мусаши! Возьмите отделение хохлов и расстреляйте всех троих, хотя нет – всех четверых!» - «Кого, группенфюрер?» - «Этого! (кивок в сторону Тука), этих (в сторону внезапно побелевших как полотно Йоси и Ривки, маячивших на заднем плане) и этого (пинок по носилкам, на которых лежал в забытьи обер-санитар Филюрский)!» - «А этого – то за что?» (кивок на Филюрского). - «Вы что, поручик, не понимаете? Я был о Вас лучшего мнения… Мы скоро пойдем на прорыв… и кто потащит на себе этого доходягу?» Все замерли. Даже пчелы перестали жужжать в бутонах цветущих гиацинтов на клумбе у здания бывшего Райпотребсоюза…. Старичок-учитель внезапно оборвал свою речь на полу-слове, и начал поспешно подталкивать также резко присмиревших детишек в сторону школы. Дети семенили молча, многие оглядывались через плечо испуганными детскими глазами… Кажется даже Солнце остановилось на небе в недоумении и внимательно смотрит – чем же обернется драма, назревающая в крохотном шинке заштатного украинского городишки, на несколько дней внезапно ставшего центром мировой истории… Между тем, обер-зондерфюрер некоторое время тупо разглядывал онемевшего от неожиданности Тука, рухнувших на колени с выражением немой мольбы на лицах Йосю и Ривку, невнятно бормочущего Филюрского… Мучительные раздумья отражались на его благородном лице – как тень пробегала волнами – одна за другой. Волны эти бежали всё чаще и чаще, пока вся физиономия поручика не превратилась в подобие экрана еще неизвестного в те годы советского черно-белого телевизора, тщетно пытающегося поймать сигнал с далекой Останкинской башни… Руки обер-зондерфюрера тоже вели себя странно. Они то выхватывали изящный (весь в перламутре и серебряной насечке) «Ле-фоше», то засовывали его назад в кобуру. Но вот кобура окончательно застегнута… Поручик Мусаши-Безвердольский, резким движением оправив складки кителя, весь посуровевший от осознания важности и судьбоносности принятого решения, по-строевому резко повернулся к фон Фишу, поднес руку к козырьку и доложил: - «Герр генерал! Две незабываемые недели, проведенные в вашем обществе, заставили меня полностью пересмотреть мои взгляды на жизнь! Ваш гуманизм и толерантность свершили невозможное – растопили лед, покрывавший моё сердце с 1917 года! Вчера я впервые за 20 лет перечитал графа Льва Толстого и осознал – насколько прав был этот истинный интеллигент, краса и гордость русского дворянства! И пусть даже Вы, герр генерал, сломленные ужасающей российской действительностью, пали со сверкающего пьедестала – в моей душе Вы навсегда останетесь тем Неподражаемым Образцом, которому я буду следовать всю мою оставшуюся жизнь!» - «Я Вас не понял, обер-зондерфюрер! Вы что, собираетесь не выполнить мой приказ?» - «Мои новые убеждения не позволяют мне расстреливать безоружных! Тем более евреев! Я к ним всегда относился с глубоким уважением и пониманием их особой роли в мировой истории! И ещё… (рука Мусаши вновь скользнула к кобуре, отстегнула ремешок, потащила «ле-фоше» вверх за рукоять)… как мне ни тяжело, я ощущаю необходимость выполнить тяжкий долг – спасти в Вас, герр группенфюрер, то, что еще осталось от Человека, которым я с таким опозданием начал восхищаться (ствол револьвера почти уперся в лоб ошалевшего от неожиданности фон Фиша)… Пусть Ваша земная оболочка погибнет, но Ваша блистающая душа, которая сейчас готова провалиться в бездну жестокости и гордыни, отлетит к небесам практически незапятнанной и с радостью возблагодарит меня, аки Ангела, принесшего ей избавление от тех тяжких преступлений, в которые уже готово втянуть ее влекомое низменными побуждениями грешное тело!» (бурные аплодисменты в исполнении Йоси, Ривки и очнувшегося всего на минуту Филюрского). Ту-у-уммммм!!!! – глубокий, протяжный и слегка вибрирующий звук пронесся над затихшим в ожидании дальнейших событий Злозмиевском. С чем сравнить его? Пожалуй, больше всего он напоминал торжественное звучание пустой алюминиевой бочки, по которой с размаху ударили кувалдой… Мусаши выронил револьвер и, словно покрывало с памятника, бесформенной кучей осыпался на землю… А фон дер Регис, неожиданно обнаружившийся позади, озабоченно осматривал корпус радиостанции, только что с силой соприкоснувшейся с затылком несчастного новоявленного гуманиста… - «Фрегаттен-капитан! Возьмите отделение хохлов и…» - начал пришедший в себя фон Фиш… - «Герр генерал! Ну Ви таки пошутили, я таки тоже посмеялся… Давайте поговорим уже серьезно! (обернувшись к персоналу: «Ривка! Йося! Бегите скорее к навозной куче, покопайтесь – там зарыто несколько бутылок с самым лучшим коньяком, какой только можно найти в Европе! Быстрее! Господам офицером срочно надо освежиться! У них от жары мысли сбиваются!» Вежливый поклон возмущенному и уязвленному аж до глубины души Вовану: «Дорогой друг – я и не думал прятать их от Вас! Исключительно от партизан!») Отдав эти распоряжения, герр майор, стремясь закрепить успех, немедленно подхватил фон Фиша под локоток и начал жарко нашептывать ему прямо в ухо: - «Милый мой фон Фиш! Ну что Вы заладили «расстрелять, да расстрелять!»? Так дела не делаются! Я таки не утверждаю, что смогу выиграть для Вас всю войну, но не надо усугублять ситуацию! У меня таки есть, что Вам сказать!» («Ривка! Скорее разливай коньяк! Герр Вован! Прошу удостоверить – это вовсе не тот коньячный спирт, который пьют сейчас эти жалкие шлемазлы Геринг и Змей!!»). - «Так что же Вы предлагаете, майор?» - наконец выдавил из себя группенфюрер, сообразив, что, пожалуй, Тук прав – массовыми расстрелами положение не поправить. - «Господа! Давайте поближе к столу! (и пейте, пейте! Вот лимончик свежий порезанный, шоколадка…, закусывайте, не стесняйтесь!) У меня появилось очень выгодное предложение». -«Продолжайте» - буркнул фон Фиш, на которого стопка конька произвела умиротворяющее воздействие. - «Таки что мы имеем, господа? Мы имеем город, который нам необходимо удержать. И мы имеем партизан, которым этот город необходимо захватить. Можете мне поверить, что после недавней атаки им совершенно не хочется снова лезть к нам, тем более что своих монголов и китайцев они уже всех уложили и теперь им придется идти на штурм самим – вместе с друзьями и родственниками. Я прекрасно знаю уважаемых командиров – Канта и Змея. («ХМ!» - сдвинул брови фон Фиш, но счел за лучшее промолчать) Это очень вдумчивые и вполне уравновешенные люди, у них большие коллекции! Неужели Вы верите, что они таки больше всего на свете хотят рискнуть своей жизнью и даже всем достоянием ради того, чтобы где-нибудь в Москве им сказали «спасибо», которое, как известно, в карман не положишь?!? Я таки полагаю, что совсем наоборот! Что-то мне подсказывает, что при определенных условиях мы вполне могли бы с ними договориться! На пример, - поделить город пополам! Тогда Змей и Кант сообщили бы в свою Ставку, что город «наполовину взят», а Вы, мой дорогой группенфюрер - что он наполовину удержан! Или, на пример, можно дать партизанам взять город, а потом отбить его неожиданной контратакой? В общем – у нас много разных вариантов, кроме того, чтобы взаимно перебить друг-друга в сражении за кусок беспорядочно и безвкусно застроенного болота…» А на узкой проплешине, разделявшей Гнилое и Гиблое болота, «краснозмиевцы» и «краснокантианцы» готовились к эпохальной встрече. Если бы эмигрировавший в США Ээвил Коотс увидел бы данные приготовления, он без сомнения решил бы, что предстоит встреча главарей двух гангстерских «семей» и, в сущности, он не так уж и ошибся бы… Начальники штабов и адъютанты согласовывали последние подробности «дипломатического протокола» - кто первым должен вылезти из лодки, кто первым протянет руку, на каком расстоянии будут находиться ординарцы-виночерпии, сколько человек с каждой стороны будет охраны и т.п. За чахлыми кустами притаились снайперы и пулеметчики, а «кантианцы», в качестве демонстрации своей военной мощи буквально «на руках» приволокли по специально проложенной гати гигантский немецкий танк (через год его назовут «Тигр», а эта «опытная модель» бесследно исчезла месяц назад с полигона под Штутгартом… стоит ли говорить, что в то время в окрестностях города находился в командировке некий майор Люфтваффе?). И еще бойцы Канта притащили на болото клетку, в которой содержался (впрочем, с комфортом) знатный пленник – начальник «змеевской» разведки Нескол. Его, в случае удачного завершения переговоров, предполагалось обменять за махорку («на вес»). Со своей стороны «краснозмиевцы» (раздраженные явным преимуществом «кантианцев») выставили пару «Катюш», но этим партизан было не удивить, а ничего равнозначного Несколу в резерве у «гэбэшников» вообще не было… (Мы забыли рассказать читателю, что подчинявшийся загадочному «Центру» Змей по своей ведомственной принадлежности считался офицером МГБ, а его коллега-конкурент Кант, указания которому давал «Анти-Центр», числился работником ГРУ ГШ). Между группами работающих и охраняющих партизан (исподволь подозрительно поглядывающих друг на друга) слонялся заметно растерявший свой былой внешний лоск «Начособот» товарищ Земляк. Змей своё дело знал – однажды сумев «ухватить» Земляка, что называется, «за хобот», он его уже не отпускал. В конце достопамятного партсобрания, когда в адрес Земляка, как секретаря партбюро, специально подготовленными «активистами снизу» была высказана «нелицеприятная критика», сильно ослабшему особисту не только не удалось «раствориться в воздухе» (по его всегдашнему обычаю), но и вообще как-нибудь отделаться от ответственности. Хитрюга Змей в полном смысле слова «заклял» Начособота, отобрав у того, под предлогом необходимости внесения записей о сдаче взносов, партийный билет. Это был гениальный ход! Теперь, без партбилета (Змей его прятал в специальном кармане в подштанниках, с которыми не расставался с самого начала войны), Земляк прибегал по первому требованию, и со стороны выглядел как какой-нибудь дрессированный пудель, или даже как Филюрский в тот момент, когда фон Фиш отобрал у него мешок с трофеями: все движения и фразы Земляка в общении со Змеем приобрели неповторимый «просительно-жалостливый» оттенок… По отношению к остальным он пытался вести себя по-прежнему, но «нутряное» ощущение собственной ущербности (продавая или добровольно отдавая любимой партии часть души, ее адепты заменяли вырванный кусок фетишем-партбилетом) не проходило даром – Земляку всё время казалось, что любой боец, внешне почтительно выслушивающий его указания, стоило к нему повернуться спиной, ехидно усмехался, мол: «знаем-знаем!… а билетика то у тебя того,.. нету!» Ровно в полночь (часы сверялись по московскому радио), с последним ударом Курантов, лодки с командирами отрядов с разных сторон причалили к островку. Кант и Змей, в полной форме и снаряжении начали медленно сближаться, придирчиво разглядывая друг-друга в сиянии яркого лунного света. - «А ордена то у него новодельные!» - злорадно подумал Кант, когда до оппонента осталось шагов пять. - «Не новодельные, а аутентичные копии!» - веско поправил Змей, сразу перехватив инициативу, так как Кант, уязвленный и расстроенный своим вновь проявившимся недостатком, заметно стушевался и сконфузился… Стараясь закрепить внезапный успех, Змей избрал лучшую тактику из всех возможных. Видя, что Кант расстроен и почти готов расплакаться, командир «краснозмиевцев» быстро подошел к нему, крепко обнял за плечи и, заглянув прямо в глаза, проникновенно произнес: -«Товарищ!!! Ты ведь верен Партии?» Удар был, что называется, «ниже пояса»… Что мог ответить на это несчастный Кант? Сказать «нет»? - «Да, товарищ!» - последовал быстрый ответ… - «Тогда мы этой ночью вместе освободим Злозмиевск от немецких оккупантов! Ты атакуешь первым – вон у тебя и танк какой имеется, кстати… Ба-а-а-а! А кто там у тебя в клетке? Да это же наш товарищ Нескол!!! Эй! Там!!! А ну-ка быстро сюда его ведите, «невозвращенца»! Видя, что их собственный командир молчит, потупив голову, «краснокантианцы» неуверенно выполнили приказ представительного Змея и Нескол, склонив выю, мелкими шажками поплелся к своему начальнику… - «Так-так! Значит пока наш отряд воюет, начальник разведки по клеткам публику потешает? Зоопарк изображаем, да?» - ехидно и угрожающе пропел Змей и кровожадная змеиная улыбка тронула его губы. Казалось, что вот-вот между зубов возникнет тонкое раздвоенное жало… - «Да я…» - начал было бормотать Нескол.. - «Да! Ты!!! И никто другой! Именно ты поведешь сегодня первые ряды наших бойцов в новую атаку. И не думай, что у тебя будет время разглядывать сиськи эстонской шарфюрерши!» (повернулся к мявшемуся немного поодаль Земляку) – «Начособот! Подит-ка сюда… Соберешь всех своих, будете работать сегодня как заградотряд… Ну, как обычно… Любого, кто повернет назад или займется грабежом до того, как шлепнете последнего врага – сразу «под цугундер», прямо на месте! А тебе я доверяю лично сопровождать этого дезертира и деграданта! Мне его бабы трофейные за трое суток уже все печенки проели: «Где наш сладенький папочка? Где наш миленький Нескольчик?!» Тьфу! Суки!» - не выдержал Змей. После того, как Кант явочным порядком оказался в подчинении у Змея, на болотах закипела кипучая деятельность. В своих многочисленных норах и берлогах заворочались партизаны.. Несколько месяцев, пока с «Большой Земли» непрерывным потоком поступали монгольские комиссары и китайские коммунисты, местные защитники Родины могли проводить время в привычном «ничегонеделании» - лежали себе по схронам, били баклуши (как правило – со вшами вместе) и жрали сухари пополам с болотными грибами. Ну, еще бегали в соседние деревни по бабам и за самогоном, по дороге взрывая злополучную узкоколейку. Между тем, наблюдавший эту суету вокруг себя Земляк, настолько ободренный надеждой на скорое возвращение партбилета в нагрудный карман своей шевиотовой гимнастёрки, что даже вернувший себе способность перемещаться по пространству в полупрозрачном состоянии, занимался важнейшим и секретнейшим делом. Вместе со своими подручными бойцами НКВД (их было несколько десятков – раскормленных, тупорылых, одетых «с иголочки», увешанных орденами) он вскрывал «неприкосновенный запас» - доставал из тайного склада (заложенного ОГПУ еще в 1922 году) японские винтовки и пистолеты, а также боеприпасы к ним. Данное оружие был совершенно необходимо для предстоящего расстрела немецких военнопленных. Ожидалось, что их будет не меньше 14 тысяч и, согласно секретной директиве начальника Центра Стива (завизированной руководителем Анти-Центра Алексом Вторым), расстрелять их надо было именно из японского оружия. Земляк даже зажмурился от удовольствия: «К какой сверх-важной операции его привлекли!» Речь шла, ни много - ни мало, о том, чтобы после освобождения Злозмиевщины от японских оккупантов (что предполагалось по планам ГКО сделать в 1948 году) произвести эксгумацию - обвинить японцев в военных преступлениях и навсегда поссорить японский и немецкий народы, разрушив, таким образом, их военный и политический союз… Злозмиевск. За два часа до того… Группенфюрер фон Фиш проводит последнее совещание со своими ближайшими соратниками. На кону – судьба целой Армейской группы… А может быть и всей войны. Про такие «мелочи», как жизнь какого-то генерала и его подчиненных – даже и речи нет.. Вот они сидят за столом в закутке шинка, под зеленым абажуром, прикрывающим спускающуюся с потолка на тонком шнурке керосиновую лампу. Тени скачут по выбеленным грязноватым стенам - если бы в тот момент какой-нибудь глухо-немой разведчик (их было несколько в отряде у Канта, Змей предпочитал слепо-глухих) смог бы наблюдать за участниками совещания, то он наверняка решил бы, что они ожесточенно спорят между собой – настолько выразительна была жестикуляция абсолютно всех присутствовавших. Однако, не смотря на попытки всунуть ему в руки церковные календарики, открытки с голой Евой Браун и т.п. мелочи, выразительное мычание, требовательные жесты и стук палочками по дверям, майор Тук никого из слепо-глухо-немых разведчиков в хату не пустил. Более того, он закрыл ставни и задернул шторы. Как ни старались партизанские «глаза и уши» что-нибудь узнать – ничего у них не получалось – напрасно они ползали по крыше и бились лбом в стены… Но даже окажись они внутри, их неизбежное предположение о жарком споре оказалось бы в корне неверным: бешеная жестикуляция штабных чинов была вызвана банальными комарами, тучами слетавшимися со всех сторон из невидимых щелей. Даже привычная к их укусам шарфюрер Блянди, которая, иной раз, даже не замечала два-три десятка кормящихся на ней кровососов, вяло и неуклюже отмахивалась руками и забавно шевелила своими маленькими нежными розовыми ушками (бесполезно, но чисто по привычке). В такие минуты она особенно остро ощущала – как же ей не хватает того роскошного длинного хвоста, так восхитительно сгонявшего гнус со спины и с боков в безмятежной прошлой жизни… За столом было просторно. Двое из наших героев если и присутствовали на совещании, то только бестелесно. Обер-зондерфюрер Мусаши, после достопамятного столкновения его головы с регисовой рацией, занял место рядом с обер-санитаром Филюрским. Оба они в настоящий момент лежали в леднике под полом, куда Ривка отнесла их «чтобы не испортились». Нет-нет, читатель! Оба наших героя оставались живы! Ведь как может умереть материальное воплощение вселенской глупости и заносчивости (в лице Филюрского) и не менее легендарное убеждение в безгрешности собственных суждений (Мусаши)? Просто наши герои, оказавшиеся в бессознательном состоянии, не имели возможности следить за своим туалетом и, как бы это помягче сказать… пованивали… Не то, чтобы данный факт раздражал фон Фиша (он уже, что называется, «принюхался» к России), или переместившегося на второе место в иерархии штаба фон дер Региса («По сравнению с моей подболотной лодкой, можно сказать, что от них пахнет ландышевой свежестью!» - заявил доблестный моряк). Тук, которому приходилось часто общаться с Ривкой, вообще, кажется, ничего не замечал, а Блянди даже настаивала, чтобы обоих болезных оставили в комнате («Эттоот зааппаах нааппоомиинааеетт мнее моой коороовникк!»). Нет! Против того, чтобы совещаться в присутствии Мусаши и Филюрского резко выступил Вован. Он категорически заявил о том, что «это амбрэ перебивает восприятие волшебных запахов, стекающихся к моему носу со всех сторон света»… А так как фон Фишу был необходим «кворум» (рецидивы толерастического мировосприятия все еще давали о себе знать – фон Фиш не мог принять никакого решения без длительного совещания и голосования), он был вынужден прислушаться к требованиям унтер-переводчика. Итак, заседание (тьфу, конечно же совещание!) началось. Фон Фиш величественно прихлопнул у себя на лбу очередного комара и произнес с расстановкой: - «Господа! Сейчас мы должны решить вопрос колоссальной важности – как нам защитить Злозмиевск от партизан. Кто желает высказаться?» Над столом пала тишина. Только шлепки от ударов по назойливым комарам, которые, словно японские камикадзе, не считаясь с потерями, пикировали на уши, шеи и носы штабных работников, раздавались в гулком безмолвии… - «Ну что ж, если никто не хочет высказаться самостоятельно, то, по старой военной традиции, первой слово предоставим младшему по чину… Фройляйн шарфюрер! Прошу Вас!» - «Я преетлааккаю сдаатьсяаа!» - выдала в ответ Блянди, вдруг мечтательно улыбнувшись… Все, потеряв дар речи, вылупились на фройляйн, только один фон дер Регис, первым пришедший в себя, спросил, запинаясь: - «Но-о, п-почему?» - «Оо, этто мнее таак самой нее ясноо… Ноо поочемуутта мнее каажеетсяа, чтоо таккиее лююдди ниччегоо наам плоохоого сдеелатть нее моггутт!» - снова мечтательно заулыбалась фройляйн. Её дальнейший рассказ, чтобы не утомлять читателя певучим эстонским акцентом (обычное русское ухо все равно не способно оценить всю эльфийскую прелесть звучания данного сказочного языка), я приведу своими словами: Оказывается, той недавней лунной ночью, когда все остальные герои забылись тревожным сном, а сонмы партизан штурмовали город, слегка подвыпившая Блянди не улетела вместе со всеми в страну грёз. Сначала, ей не дал этого сделать фрегаттен-капитан, долго и настойчиво пытавшийся получить от Эсти Гёрлз «любовь и ласку». Помня о субординации, фройляйн шарфюрер его просто отталкивала, не переставая жевать изумительно вкусную травку (кажется, местные называли ее «кооно-оппляа»), но когда бравый моряк совсем распоясался (в прямом смысле слова) и попытался вскочить на Блянди сзади, пришлось его лягнуть, после чего тот уполз в кусты и там, постонав и повозившись еще некоторое время, отключился. На некоторое время шарфюрер задремала, но потом почувствовала чей то пристальный взгляд. Думая, что это снова Регис, она уже собралась, не глядя, лягнуть обеими ногами. Но потом передумала – настолько нежным и пронзительно знакомым было прикосновение к ее вымени (т.е. груди). Открыв глаза, она увидела совершенно одухотворенную личность, которая, молитвенно пав на колени, нежно ласкала ее скрытые под тесным мундиром соски, как будто собиралась доить… Точно также в далеком прошлом ласкал их по вечерам, обмывая тепленькой водичкой, ее добрый хозяин – Ээвил Коотс…. Но тут налетела толпа каких то низкорослых кривоногих унтерменшей и уволокла волшебного гостя… Рассказав эту историю пораженным слушателям, Блянди впала в сомнамбулическое состояние, уставилась на свои ногти и более никак не реагировала на окружающую действительность… - «Зондер-Фюрер! Ваша очередь…» - прохрипел фон Фиш. Выслушав историю Блянди, он весь вспотел и побагровел и теперь, расстегнув воротник кителя, вытирал шею и щеки платком, а комары атаковали его с удвоенным энтузиазмом. - «Надо защищаться до конца!» - отчеканил Вован. «Что там мы не видели в плену у этих большевичков? (тут он аристократически-презрительно оттопырил губу). Водку они уже всю выпили, а самогон их, на корнях папоротника настоенный, пить просто невозможно. А у нас… (тут Вован злорадно взглянул на Тука) … у нас еще имеется немалый запас настоящего старого португальского бренди… я его чую… (повернулся к Туку - тот побледнел и заёрзал)… Да-да, любезнейший мой Соломон! Второй раз фокус с навозной кучей не пройдёт! 50 бутылок спрятаны в герметичный ящик, ящик – в бочке, бочка – в чучеле медведя, а чучело – утоплено в сортире… С таким запасом можно еще три дня продержаться. Я один, после хорошей порции такого бренди, легко уложу хоть сотню комиссаров!» - «К сожалению, их тут не сотня и даже не две» - печально произнес группенфюрер: «Ну-с, Тука мы оставим «на потом». Герр фон дер Регис! Ваша очередь!» - «Надо прорываться!» - убежденно заявил доблестный подводник: «Наши знания и опыт очень пригодятся в Берлине! Или даже в Вольфшанце! Вы возьмете меня в свои адъютанты (а этот маразматик Канарис пусть локти кусает!) и мы будем вместе разрабатывать стратегические операции - у меня масса оперативных наработок! » - «Про Ваши «оперативные наработки» я только что слышал от фройляйн шарфюрер!» - ехидно подытожил фон Фиш: «Вы даже с коровой справиться не можете, а туда же – «стратегические операции разрабатывать!» (огорошенный и подавленный фрегаттен-капитан сник и стушевался). «Кроме того», - полуобернулся к нему фон Фиш: «Я сильно подозреваю, что если мы даже прорвемся, дыша через соломинку, по дну одного из этих Ваших «дренажных каналов», как Вы давеча предлагали, в Берлине нас будет ждать не назначение в Ставку Фюрера, а ссылка на сельхоз-работы в семью Бауэров, под надзор герра Иваноффа!» (при этих словах, все, включая Блянди, непроизвольно вздрогнули). - «Ну, майор, теперь вся надежда на Вас!» - группенфюрер качнулся вперед, навалившись увешанной орденами грудью на стол: «Только учтите! Шесть хохлов с заряженными винтовками уже ждут в сенях. И Ваша попытка скупить у них боевые патроны, подсунув вместо них холостые, тоже не удалась! Их командир, доблестный лейтенант Шпеер (надо будет, кстати, его кооптировать в состав штаба!) уже доложил мне, как он выявил эти Ваши интриги!» - генерал вытащил из под стола и водрузил перед собой здоровенный кусок сала и початую полуведерную бутыль с мутной жидкостью, в которой Вован уже давно и безошибочно определил «папоротниковый» самогон… - «Таки что Ви мне всё время угрожаете?» - подскочил со своего места Тук: «Ви таки уже забыли, герр Фиш, что когда 3 недели назад прибыли на мой аэродром, именно я спас Вас от безвременной скоропостижной кончины! Ах, каким Вы были душкой тогда! Мягким, гуманным, интеллигентным, тонко чувствующим – на Вас молиться было можно! Мне хотелось к Вам прикоснуться, как к «Стене Плача» и застыть в молитвенном экстазе. А теперь?! Вы таки ничем не лучше того Змея, что сидит сейчас на Гиблом болоте! Ви сами себя послушайте только…» - «ХВАТИТ ДЕМАГОГИИ!!!» - группенфюрер Генрих-Отто-Мария Фрайгерр фон Фиш цу Швайнваген поднялся из-за стола и со всех сил хватил кулаком по столешнице – да так, что кусок сала (в четверть пуда весом) подскочил вверх едва ли не на фут, а бутыль точно бы упала, не перехвати ее вовремя Вован… - «ОТВЕЧАЙ ПО СУЩЕСТВУ, Ж-ДОВСКАЯ МОРДА!!!» - «Ладно-ладно! Успокойтесь, герр генерал» - Тук перестал паясничать, весь как-то подтянулся, стал донельзя серьезен и деловит: «За «ж-довскую морду», Вы мне еще ответите, конечно, но несколько позже… А пока слушайте мой план…» Итак, пока германские и прочие оккупанты шепчутся и что-то пишут (по приказу фон Фиша, фрегаттен-капитан вел официальную стенограмму совещания, а в углу замаскированный под вешалку Йося тоже орудовал химическим карандашом – в интересах будущей истории Государства Израиль), вернемся в партизанский стан, где завершаются последние приготовления к решающей атаке. Впереди, как и предполагалось, выстроились «краснокантианцы», возглавляемые начальником разведки Несколом. Доблестный любитель сисек был, мягко говоря, невесел… Еще бы! Повеселишься тут, если руки прикованы толстыми цепями к пулемету «максим», переделанному партизанскими «кулибиными» в «ручной» вариант. Да еще за спиной маячит полу-прозрачный Земляк в новенькой кожаной куртке и с «Вальтерами» калибра 7.65 (основное штатное оружие НКВД) в обеих руках. Земляк же, безмятежно улыбаясь, некоторое время любовно поглядывал на затылок Нескола и примеривался – с какой руки будет удобнее произвести выстрел. Потом подошел сзади и жизнерадостно поинтересовался: «Тебя как? Сразу? Или хочешь немного помучиться?» - «Да пошел ты…!» - буркнул Нескол, но развивать свою мысль в устной форме дальше не стал – мало ли чего взбредет в голову ущербному (партбилет пока так и не вернулся в его карман) Начособоту? Несколько танков, включая стыренный у немцев гигантский «панцер» с красовавшейся на башне свежей надписью «Борец за дело коммунизма Товарищ Змей», выстроились за густыми цепями пеших партизан, над которыми стояло плотное облако дыма «козьих ножек», скрученных из газет и наполненных вышибающим слезы ядреным «самосадом». Далее культурно покуривали «в кулак» английские душистые сигареты бойцы партизанского заградотряда. Перед самым выходом на позиции к ним с «Большой Земли» прибыло пополнение под командованием одетой с ног до головы в черную блестящую кожу бабы, вооруженной противотанковым ружьём Симонова с оптическим прицелом. Кроме ПТР и маузера, «Товарищ Мститель», как ее с уважением и страхом именовали остальные бойцы, имела при себе семихвостую плётку с шипами, набор скальпелей и здоровенные пыточные клещи. В данный момент она выразительно пощелкивала указанным инструментом, как будто что-то у кого-то вырывая, губы ее лихорадочно шевелились. Подошедший Змей успел расслышать только: «…своими руками вырву у гада…»… Змей на минуту встал и задумался: «Что это собралась выдрать Товарищ Мститель? И у кого?» - «Несколова жена! Точно! Она приехала! Яйца рвать!» - подумал подошедший Кант - «Полагаешь?» - также мысленно ответил Змей, изучающее и оценивающе разглядывая то место, где (теоретически) должны были находиться сиськи бравой снайперши. - «Несомненно она! Ты посмотри: у нее точно «нулевой», если вообще не «минус первый» размер! По всем приметам – жена Нескола, от которой он перед войной еле-еле избавился!» - Кант так увлекся созерцанием, что и не заметил, как его диалог со Змеем перешел в разряд ментального обмена: «То-то твой Нескол так занервничал! Не знает еще, но нутром чует!» И верно, - взглянув в бинокль, Змей отчетливо разглядел, как торчащий впереди цепи бравый разведчик нервно вертит шеей, переминается с ноги на ногу и как-то странно вздрагивает всем телом. -«Где он?!!!» - сиплый, хриплый, прокуренный и какой-то исступленный голос, в котором самый опытный психолог не смог бы отыскать ничего женственного, заставил Змея подпрыгнуть на месте и уронить бинокль… Коллекционная модель «Рейхсмарине», (800 евро-шекелей плочено!) угодила прямо на удачно подвернувшийся камень (единственный на 100 метров в округе), жалобно вздребежжала и разлетелась россыпью стекол… - «Да штоб тебя!» - в сердцах выдал славный командир и тут же пожалел о сказанном. - «Ты кого это, а..?!?!» - взгляд из-под черного кожаного берета готов был прожечь Змея насквозь, ствол ПРТС с силой опустился ему на плечо, переломив в коленях… Звонко щелкнул затвор «маузера»: «Ты что себе позволяешь, гад ползучий! У нас равноправие полов! Думаешь, если у тебя нет сисек, то все можно!? А-а!?!?!» - «Ну, сейчас она его шлепнет, а я стану командиром соединенной бригады! А Нескола надо срочно предупредить – жалко все же мужика…» …..- додумать Кант не успел – ствол ПТРа стремительно описал широкий полукруг (попутно зацепив голову Змея и отправив последнего в «глубокий аут»), уперся дульным тормозом прямо в лоб. - «Я так и знала – все вы здесь, мужики, заодно! А ну, ты говори! Где???!!!» «Ничего ей не скажу! Пусть стреляет!» – отчаянно подумал Кант, но его язык, (оказавшийся в данном случае куда более сообразительным, чем мозги) не позволил совершить акт самоубийственного благородства и скороговоркой произнес в самом, что ни на есть, просительно-льстивом тоне: - «Что Вы, товарищ?! Что Вы?! Всем сердцем сочувствую Вашему благородному стремлению добиться справедливости в разделе накопленного в ходе совместной жизни имущества! Вон там Ваш дражайший супруг – во-о-он на том пригорочке, нет-нет, левее… еще левее… да-да, но только не стреляйте! – мы его Вам сами «тепленьким» доставим…с нашим превеликим удовольствием!» Оценив «на глазок» расстояние между собой и предметом своего извращенного вожделения, Товарищ Мститель полуобернулась и резким кивком подозвала двоих из своей свиты. Когда те подбежали суетливой трусцой, молча мотнула головой в сторону Нескола и выразительно «цокнула» языком. «Заградотрядовцы», переваливаясь на жирных коротких ножках, бросились выполнять немой приказ, а «Саша Милосердная» (как ее называли иногда в узком кругу товарищи по отряду) развернулась к Канту, окинула его странным взглядом, облизнула неожиданно длинным и красным языком сухие бледные губы и прохрипела грудным утробным голосом: «Что уставился? Небось, на сиськи мои хочешь посмотреть?» - «Нет-нет!!!!!» - Кант хотел прокричать эти короткие слова громким голосом, но язык присох к нёбу, на его лице отразился смертельный ужас, члены одеревенели – как истукан стоял он, выпучив глаза, резко выделявшиеся на посиневшем лице… «Нет! Ты смотри… пра-ативный!!» - Саша, зловеще ухмыляясь и пританцовывая, начала медленно и театрально расстегивать кожаную куртку, потом – поддетый под нее замасленный ватник, потом - грязную гимнастерку… потом… У меня нет слов, чтобы описать то, что предстало перед взором почти обезумевшего командира … (Сам я в этот момент в ужасе отвернулся – не хватило выдержки. Впоследствии, сколько не расспрашивал я Канта: что ему довелось тогда увидать, он только тряс головой и начинал что-то мычать, и мне приходилось каждый раз долго отпаивать его «ершом»… Единственное, что повторял Кант в такие моменты, перед тем, как впасть в спасительное хмельное забытьё, это надрывные слова: «ЗАБЫТЬ ХОЧУ-У-У!!! ЗАБЫ-ЫТЬ!!!!») Но это всё будет после… а пока, посеревший Кант, закатив глаза, тихо опустился рядом с бесчувственным Змеем. Таким образом, командование Краснозмиевской Сводной партизанской бригады оказалось полностью обезглавлено…. Партизаны молча столпились вокруг носилок, на которых в беспамятстве возлежали бравые красные командиры. Разница в менталитете и тут давала себя знать: Змей лежал строго-спокойный, вытянувшись в струнку, с серьезным строгим выражением лица, дышал тяжело и редко, но глубоко и спокойно. Над левой бровью у него расплывался огромный багровый синяк… Кант, перехваченный для безопасности чьим-то поясным ремнем поперек тела, метался в беспамятстве, с его обветренных губ, время от времени, слетали горячечные фразы типа: «Не надо! Зачем!!!? Как мне теперь с этим жить?!?» А, между тем, назначенное для атаки время уже давно прошло. Над Злозмиевском сгустилась настороженная тишина, заглушаемая лишь неумолчным кваканьем мириадов болотных лягушек, уханьем старой совы у кладбища и взвизгами нескольких десятков местных ведьм, носившихся на своих метлах над местной Лысой горой… Все, казалось, было как в незапамятные мирные годы - ничто не напоминало о войне… Для полного соответствия не хватало лишь заунывного воя местного ночного оборотня (днем исполнявшего обязанности оперуполномоченного НКВД) – беднягу, по ошибке, перед самой войной завалил на охоте Вован, приняв за обычного волка. (Как Вован тогда убивался – слов нет! Лучшего собутыльника потерял!) Вдалеке раздался выстрел – толпа разом вздрогнула, все головы повернулись в сторону Гиблого болота. Там, на фоне поднимающейся полной Луны, гигантскими прыжками скакала с кочки на кочку темная мужская фигура с пулеметом в руках, а за ней, такими же феерическими скачками, мчалась другая – с огромным ружьем, длинный ствол которого то и дело прямо на ходу расцветал на конце огромным снопом огня… «Стой, скотина! Стой, изменщик!» - доносился издалека хриплый надтреснутый голос… Бах! «Стой, кому говорю!» Бах! «Все равно не уйдешшшь!!!» Толпа глухо загомонила: партизаны начали биться об заклад «догонит – не догонит». Консенсуса достичь никак не удавалось: с одной стороны, Несколовы таланты и возможности знали многие, с другой – Саша Милосердная тоже имела в округе широкую и весьма специфическую известность… Споры постепенно переросли в стычки – ком то выбили зуб, кого то опрокинули в болотную жижу…. Нарастала анархия… «Прекратить разговорчики!» - прямо над носилками резко материализовался грозный и как никогда уверенный в себе Начособ Земляк. Сразу после падения Змея, не успело еще его тело землицы сырой коснуться, как пал на него Земляк черным вороном, вцепился когтями острыми, и вырвал из подштанников заветный партбилет, а с ним вернул и Силу свою запредельную, и Власть непреложную, и Хитроумство прославленное… Окинул Земляк войско своё взглядом суровым да решительным – народ то и притих… Почувствовав, что анархия раздавлена в зародыше, Земляк крепко задумался: «А что дальше то делать»? - Людей надо было срочно чем то занять, пока скользкие нити безначалья и вольнодумства снова не опутали сводный и неустоявшийся многотысячный коллектив… Но вот «что делать?» Земляк-то как раз и не знал… В атаку без командования он вести народ не решался: «А ну как не удастся? С кого спрос? Эти «гаврики-командиры» вон – отрубились…Тут и самого могут за неудачу к делу пришить!»…. «Расстрелять, что ли, пару десятков? Так, - чисто для профилактики…» - мелькнула мысль. И непременно расстрелял бы, если бы не Географ. Ошиваясь при штабе, приобрел парень замечательное свойство, не всем доступное - научился по выражению лица угадывать – что начальство хочет… Взглянул Географ на Землякову задумчивую физиономию, ужаснулся: «А ну как и его досрочно отправит на встречу с покойным учителем?» (частенько тот учитель снился ему, глобус разбитый в руках сжимая) - «Командир! Дозволь слово молвить!» - Географ решил не испытывать судьбу и, заодно, лишний раз закрепить за собой тепленькое местечко командирского ординарца… - «Разрешаю» - по-уставному строго ответил Земляк, прищурившись на дерзкого партизанчика… - «А чой то мы стоим тут в чистом болоте!? Скоро рассвет! А то ить, (не дай Дас-Аненербе!) налетят фашистские стервятники, забомбят!» Счастливая мысль Географа разом вывела Начособа на твердую почву. Вспомнились курсы общей военной подготовки, которые он прошел (вернее – проспал) перед самой войной в спецшколе НКВД. Как то раз, случайно проснувшись от того, что зловредная муха укусила прямо в глазное яблоко (спать с открытыми глазами умеет, как известно, даже младший оперуполномоченный, а Земляк владел данным искусством в совершенстве) он не смог сразу вернуться в блаженное дремотное состояние. И как раз в тот момент старичок-военспец из «бывших», не торопясь (А куда торопиться? Все равно в конце семестра неизбежно «разоблачат» и расстреляют как «врага народа» - это входило в обязательную программу подготовки молодого пополнения чекистов), старательно и подробно рассказывал о сооружении батальонного опорного пункта и рисовал схему расположения окопов… - «Всем немедленно окопаться!» - гаркнул Земляк. На болоте закипела бурная инженерная деятельность…. Первые лучи восходящего Солнца едва позолотили краешек облаков на Востоке, как над болотом раздался изумленный крик: -«Братцы! Глянь-ка! Какую вещь поднял!» - молодой патлатый партизан в грязном треухе, что-то внимательно рассматривал на вытянутых руках. Мгновенно собралась толпа. «Во Ванька дает! Смотри-ка! Повезло тебе!» - раздавались удивленно-завистливые голоса. - «Что там такое?» - бдительный Земляк, дремавший в срочно разбитой на пригорке командирской платке, мгновенно открыл глаза и приподнялся на локте. - «Хабар попер!» - деловито сообщил Географ, просунув в палатку возбужденное раскрасневшееся лицо: «Ништяки пошли! Один крепче другого!» - и голова Географа исчезла из проема… Начособ соображал где-то может и не очень, но если дело касалось государственных интересов – мыслил мгновенно, вдохновенно и масштабно. Еще не успев натянуть сапоги и выскочить из палатки, он уже обо всем догадался: Злозмиевск издревле стоял на пересечении торговых и иных путей из Азии в Евразию, Из Ворюг в Греки, из Крыма в Магадан и обратно. Много бродило по этому перекрестку всякой сволочи из стран далеких и не очень: прихлебывая вино из свеженького черепа, возвращались к своим табунам печенеги, …брели дембеля из армии Батыя, в Италии демобилизованные, …поспешно наступали на Запад из-под Желтых Вод польские жолнежи, а после них – в том же направлении - победоносный Карл 12-й с Мазепой, … проносились тачанки батек Махно и Ангела. Да много кого видели безбрежные злозмиевские болота… Выглянув из палатки, Земляк только укоризненно покачал головой – типа «я так и знал!» На всем пространстве, до самого горизонта видны были только спины усердно работающих «краснозмиевцев» и «краснокантианцев». Лишь немногие бродили по болоту с миноискателями и щупами, - большинство уже набрели на «свои места» и усердно копали, объединившись в артели по три-пять человек: одни вычерпывали воду, другие выгребали грунт… Рядом с ямами быстро росли кучки хабара. Всякого. Разного. Чего тут только не было! Словно на московском вернисаже, в причудливых сочетаниях лежали, наваленные друг на друга, ржавые рогатые каски М-16, акинаки скифов, хлам всяких ранне-средневековых бомжей типа половцев, всяческие китайские божки и восточные идолы, гигантские кости детей и родственников Змея Горыныча, топоры викингов и люльки запорожцев, наганы махновцев и «кремневки» шведов…. Время от времени, устав копать, партизаны собирались в кучи и начинали процесс продажи-обмена, создавая довольно обширные торжища. Стремительно нарастала военно-полевая инфраструктура. На глазах изумленного Земляка по возникающему «ниоткуда» рынке уже бродили цыганки-попрошайки и раздавался характерный крик таджичек-торговок, развозящих коляски с тухлыми сосисками: «Пива! Сасискы! Чай! Пива! Сасиски! Чай! Каму?» И все это было совершенно и непозволительно неорганизованно, неряшливо и не имело никакой идеологической основы! Возмутительно! Решив навести порядок, Земляк смело ринулся прямо в самый центр торжища, небрежно распихивая встречных и поперечных. Подошел к первому же (по еще совсем хлипкому – из тонких еловых веток сколоченному) лотку, уверенным пинком перевернул его, раскидав содержимое (кажется, россыпь новгородских серебряных гривен) и, грозно прищурив глаза и поигрывая желваками, спросил: «Лицензия на торговлю в тылу у врага есть?». К колоссальному изумлению Земляка, хозяин лотка не только не испугался и не начал поспешно уверять его, что, мол, «забыл лицензию дома, завтра обязательно принесет, а пока…» (дальше часть гривен должна была оказаться у Земляка в заботливо прихваченном из палатки картофельном мешке), но и, насупившись, выставил вперед ногу и заявил: - «Чо пристал, Начособот? Я за все уже давно заплатил!» Тут совершенно оторопевшего особиста кто-то довольно грубо взял под локотки. Оглянувшись, ошарашенный Земляк увидел парочку своих непосредственных подчиненных – бойцов заград-отряда. Только морды у них лоснились еще больше обычного, а к автоматам ППШ в качестве вооружения прибавились солидные дубовые дубинки. - «Слыш, командир!» - грубо произнес старший сержант: «Ты тут свои порядки забудь – не на службе… Тут «частный сектор»! Хочешь долю иметь – всегда пожалста! – ты в авторитете – тока сначала с Хозяином договорись»… -«А-а, к-кто Хозяин?» - неожиданно для самого себя по-дурацки отреагировал славный особист. - «Известно кто! Александэр!» - солидно ответил сержант : «Во-о-он его палатка – рядом с твоей… Там, кстати, давно уже ждут тебя – нас специально послали тебя найти и пригласить на переговоры… Сунулись в твой штаб – тебя нет! А ты, оказывается, тут хулиганишь!» - «Что за переговоры?» - только и нашел, что ответить Земляк: «С кем?» - «Парламентер от немчуры прибыл! Местные говорят (кивок на собравшихся вокруг весьма недружелюбных партизан) – знают его – Соломон Тук зовут – мебельным магазином здесь до войны заведовал, а сейчас майор у них, у немцев…» Пока Земляк, сопровождаемый двумя автоматчиками, чавкая щегольскими хромовыми сапогами в болотной грязи и спотыкаясь о кучи выбранного партизанами-«поисковиками» грунта, постепенно перемещается к месту совещания, мы с тобой, уважаемый читатель, перенесёмся мысленно в палатку к Александэру прямо по-воздуху… К чему нам с тобой пачкать обувку? Итак – вот шатер «хозяина» злозмиевского торжища. У входа сидит на корточках и плюет подсолнечной шелухой бессменный ординарец Географ… У персонального хозяйского лотка суетится ПомЗавСнаб ГлавУпрПартизТорга старший интендант Анастасия Мандельштам - готовит поднос для дорогих гостей, устанавливает на нем запотевшие бутылочки «Сталинки», «Ворошиловки Горькой» и «Великозлозмиевского Кызела», быстро формирует бутерброды с салом и тертым чесноком, в общем – хлопочет… А внутри уже накрыт кумачовой скатертью «почти круглый» стол (некогда большой биллиардный, но подвергшийся нано-модернизации), за которым сидят … кто бы вы думали? – практически все наши герои. С германской стороны высокие договаривающиеся стороны представлены: - Фрайгерр фон Фиш (для конспирации переодетый в форму обер-зондерфюрера Мусаши-Безвердольского) – суровый и хмурый, веко судорожно дергается, правая рука сжимает подрагивающую левую; - поручик Мусаши-Безвердольский (еще синеватый после двухдневного хранения в погребе, но уже способный передвигаться без посторонней помощи, одет в не первой свежести больничный балахон, но при орденах, погонах, шпорах, аксельбантах, сабле и револьвере); - фрегаттен-капитан Риттер фон дер Регис унд Гроссенбулке – при всех орденах и регалиях, очень довольный, усиленно делающий вид, что не понимает русского языка; - шарфюрер Эсти Блянди Гёрлз – почему-то со связанными сзади руками, с путами на ногах и с кляпом во рту. В разрезе кителя видны края жесткого кожаного корсета. На лице непривычно удивленное выражение – фройляйн пытается осмыслить – почему ей не удается приступить к рассматриванию своих ногтей…; - Герхард-Людвиг Люфтваффе унд Ваффен-Сэсэ – наш новый герой - унтершарфюрер из только что прибывшего свежего пополнения, добравшегося в Злозмиевск на трофейном планере (захваченном некогда в пионерском лагере под Киевом и еще недавно демонстрировавшемся в качестве «сверхтяжелого бомбардировщика Советов» на выставке трофеев в Гамбурге); - зондер-фюрер Вован – с неизменным антикварным дробовиком, заряженным по срез ствола рублеными гвоздями, ожесточенно принюхивающийся к ароматам, долетающим от лотка, у которого священнодействует Помзавснаб Анастасия; - пан обер-санитар Филюрский – все еще без сознания – спеленатый эластичными бинтами с ног до головы, словно мумия фараона Тутанхамона и прислоненный к вешалке в углу палатки; - историограф будущего Государства Израиль Йося – как обычно замаскированный под вышеуказанную вешалку; И, наконец, - сам майор резерва Люфтваффе Соломон Тук – представительный и загадочный, словно одноименный царь на церемонии закладки Первого Иерусалимского Храма. С другой стороны, строго под портретом Вождя, бледный, с перевязанной головой и синими кругами под строгими глазами, восседал воскресший Змей – тоже важный и значительный… На его гимнастерке больше не было свободных дырок – ордена Красного Знамени (поднесенные искусным в дипломатии Туком в качестве залога искренности намерений) красовались на своих законных местах… По правую руку расположился Кант – еще более бледный и печальный, чем Змей, он поминутно вздрагивал всем телом и нервно оглядывался по сторонам. В руках Кант непрерывно вертел серебряный портсигар, на котором можно было, при желании, различить витиеватую гравировку: «Дорогому товарищу Канту от почитателей Дас-Аненербе». По левую руку располагался Александэр – полненький живенький мужчина в форме участкового милиционера, постоянно передвигающий туда-сюда костяшки лежащих перед ним огромных счетов и записывающий результаты одному ему известных исчислений в амбарную книгу… : «Пятью-пять - равно двадцать пять, еще 25 «в уме», минус три откат, плюс 20 маржи, 5 отстегнуть пожарникам, 3 – санэпидемстанции, 6 отнести в паспортный, потом (взгляд на Анастасию у ларька) поделить на два – получается примерно 6 месяцев до отъезда…» Один из колченогих табуретов у стола оставался свободным и Земляк, наконец добравшийся до палатки, вздохнув с облегчением, плюхнулся на него и, не переходя в прозрачное состояние, демонстративно извлек из-за голенища Нож разведчика и начал счищать грязь со своих перепачканных сапог, периодически вытирая лезвие о кумачовую скатерть…. При этом Земляк сверлил глазами германско-фашистских захватчиков, особое внимание уделяя, конечно, связанной фройляйн шарфюрер («И что нашел Нескол в этой грудастой корове? Глаза белесые, волосы бесцветные… в койке небось бревно-бревном…» - размышлял Начособот). - «Так» - внушительно поигрывая маузером, произнес Змей: «Нескола мы, видимо, в ближайшее время не дождемся… Предлагаю начать… Ну-с, что ж нам скажут господа фашисты-гуманисты? Сразу предупреждаю: о всеобщем мире и благоденствии, о проведении парада сексуальных меньшинств на Красной Площади и о гуманитарной катастрофе в Боснии, где сербские партизаны вырезали ваши оккупационные части во время раздачи продовольствия населению, я и слышать не желаю! Говорите сразу по существу! Вы капитулируете?» -«Нихт капитулирен!» - немедленно заорал, раскрыв беззубый рот, бравый Люфтваффе унд Ваффен-Сэсэ (все зубы он потерял при посадке, когда, вылетая из ткнувшегося в землю почти под прямым углом планера, приложился лицом о единственный случившийся поблизости камень). «Мы никогда не сложим оружие перед варварами, именующих благородных геев гнусными пи-дорасами и сажающих их в тюрьмы вместе с другими Узниками Совести!!!! Unser lieber фюрер vermachte uns пронести Banner das национал-гуманистической партии по alle Erden des dankbaren russischen Volks, solang aus allerletzter aus unseren russischen Gebrьdern nicht ist abgeworfen ярмо das kommunistische рабства und allgemeine menschlich Werte: Redefreiheit, Freiheit abtippt und Freiheit der Sammlungen nicht werden jedes entlegenen Dorfs an Hinterhцfen des Sibiriens!» Мешая немецкие слова с русскими, почерпнутыми из пособия для общения с местным населением, храбрый Сэсэ продолжал еще что-то говорить, но фон Фиш как-то обреченно махнул рукой: «Фон дер Регис! Отправьте его в бан!» - «Яволь, герр группенфюрер!» - испытанная рация вновь совершила свою фантастически неотвратимую манипуляцию – на этот раз опустившись на голову унтершарфюрера. Звук на этот раз раздался звонкий и дребезжащий – как будто ударили кузнечным молотом по подвешенной на цепь двутавровой балке. А Сэсэ, ничего не замечая, продолжал горячо вещать: «Плюрализм! Гласность! Равенство полов! Пе-рес-трой-ка!....» - «Эх, немцы… ничего то вы не умеете!» - насмешливо промолвил Змей: «Земляк! А ну займись!» - «Да сам ты ничего не умеешь!» - возмущенно вскричал обиженный до глубины души фон дер Регис: «Сами попробуйте! Такого стойкого национал-гуманиста ничем не проймешь! Их в замке Вевельсбург (город-побратим нашей Самары, между прочим!) в особом инкубаторе выводят! Этот – из партии – «Унтершарфюрер Марк-1000» - особо стойкий к механическим повреждениям!» - «Даже на самого стойкого гуманиста есть у нас методы» - зловеще ухмыльнулся Земляк, приближаясь к Сэсэ… «Вам всем еще учиться, учиться и учиться… как Ильич говаривал…» - С этими словами Земляк практически из воздуха извлек на свет божий раззолоченный кортик (незаметно прихваченный по дороге с какого-то лотка), и начал вертеть его перед носом бравого унтершарфюрера. Тот перестал тараторить всякую чушь, раскрыл рот (куда тут же залетела здоровенная зеленая муха), выпучил глаза и издал странный горловой звук, изображающий крайнее изумление и восхищение…. - «Это же редчайший георгиевский кортик Адмирала Колчака! Он же утерян! Брошен в море!» - в свою очередь забормотал Мусаши-Безвердольский… - «ОН! ОН! Его фото в журнале «Ударник» Бушмак-Башмакова еще в 1919 публиковали….! Сомнений нет!» - откликнулся не менее пораженный и даже растерявший на какое-то время всю свою важность Змей. Все вскочили со своих мест. Каждый думал о своем: - «Удастся ли развести Земляка как лоха, втюхать ему – что это новодел, взять за сотку баксов, а потом перепродать Михалкову за 100 тысяч?» (Александэр) - «Он станет украшением моей коллекции!» (Змей, Кант, фон Фиш) - «Ничего ножичек… Пожалуй, за такой можно пару бочек прекрасного бренди у Тука выменять» (Вован) - «Сейчас я на коленях смогу благоговейно прикоснуться к этой Святой Реликвии! Это ли не счастье?» (Мусаши) - «Сттооитт прииммеернно 20 тыысячч семссоотт еевроо» (впервые за долгое время подумала о чем-то, кроме свежей травки и своих ногтей, фройляйн Блянди). А что подумал Тук – неизвестно. Он умел думать молча… - «Всё? Посмотрели? А теперь учитесь!» - покрутив кортиком перед глазами восхищенных переговорщиков, Земляк повернулся к дверному проему: «Географ! Неси станок!» и (повернувшись к фон дер Регису) – «Ничем не проймешь его, говоришь? Ну, теперь смотри внимательно!» С этими словами Земляк совершил некие пассы руками и все замерли - как окаменели – в руках Начособота появилась небольшая книжица крайне жуткого вида – серенькая, в мягкой картонной обложке с каким-то грифом в верхнем правом углу, гербом СССР и надписью: «Инструкция по уничтожению вещественных доказательств. Утверждена Особым совещанием НКВД СССР. 1937 год». Пока ошарашенное данным магическим предметом собрание не могло сдвинуться с места, Земляк раскрыл книжицу и начал читать почти на распев, заметно смакуя каждое слово: «В соответствии с параграфом 24 дробь 2 вышеуказанной Инструкции, потерявшие свое значение в качестве вещественных доказательств предметы, использовавшиеся преступниками в качестве холодного оружия, как то… ножи, топоры, шашки, шпаги, стилеты и прочая и прочая и прочая… - смотри приложение 2-10 … (тут Земляк сделал паузу, наслаждаясь эффектом – на лицах присутствовавших отразился нескрываемый ужас) … уничтожаются с помощью специального оборудования в местах, отвечающих требованиям техники безопасности…. способом, исключающим в дальнейшем возможность использования указанного оружия… о чем составляется соответствующий акт формы 25 (смотри приложение 3-10), скрепленный подписью членов специальной комиссии…» Коротким кивком Земляк подозвал Географа, вытащил из мешка агрегат – нечто среднее между тисками и домкратом, с трудом водрузил его на стол, поднял вверх торчащий рычаг (агрегат при этом алчно раздвинул мощные стальные челюсти), вставил туда кортик по самую рукоять и…. с силой, всем весом тела, надавил вниз! -«О-О-О-О-ОХХХХ!!!» - вырвался из всех ртов одновременно душераздирающий стон – жутко изувеченные обломки кортика со звоном осыпались на пол…. Вслед за тем послышался деревянный стук падающих тел. Первой рухнула модель «Унтершарфюрер Марк-1000» - застывшая в позе «руки по швам» с невероятно искаженным лицом… За ним на пол обвалился бледный как мел Мусаши… С размаху опустился на табурет и безжизненно уронил голову Кант… Монументально обрушился, звякнув орденами, фон дер Регис… Невозмутимая Блянди, выпучив глаза, громко и ожесточенно промычала сквозь кляп что-то совсем «не по-эстонски» выразительное - типа «МММААММАА ДООРРОГГАЙЯ!!!!» Даже бывалый Вован, не выдержав, опрометью выбежал из палатки, с дикими глазами подскочил к Анастасии, вырвал у ошеломленного интенданта прямо из рук непочатую бутылку «Сталинки», резко поднес ко рту, сорвал зубами железный колпачок и осушил одним махом, после чего, тяжело дыша, без сил присел рядом на травку…. Но фон Фиша, уже закаленного трехнедельной командировкой в эту жуткую страну, страшное жертвоприношение все же не смогло повергнуть ниц. В холодном поту, бледный, он все же нашел в себе силы добраться до стула, сесть и вставить обратно вываливающуюся искусственную челюсть. В относительно дееспособном состоянии, кроме фон Фиша, остались еще четверо: во-первых - сам Земляк (его, правда, бил «отходняк» - как обычно бывает после такого мощного «колдунства», сопровождающегося огромным расходом магических сил) - Начособота несколько трясло и теперь он жадно пил желтоватую мутноватую воду прямо из запыленного и захватанного стеклянного графина. Тук, тоже немного ошарашенный, остался стоять и лишь укоризненно покачивал головой – на лице его выражалось глубокое неодобрение… Однако спокойствие понимающего толк в делах и пожившего человека по-прежнему отражалось в толстых стеклах очков. А Александэр уже ползал под столом, собирая в картонную коробку отлетевшие искореженные детали, приговаривая: «Эфес почти целый, крестик покоцался, ну ничего… золочение осталось, от ножен одна обоймица цела… клеймо не задето… тыщи на три ещё легко потянет…» Ну и, наконец, Змей, который неимоверным усилием взяв себя в руки, откинулся назад в кресле и, достав из кармана кителя чье-то фото, горестно шептал: «Стив! Если бы ты видел ЭТО!!!» - «Господа!» - раздался посреди разгрома спокойный уравновешенный голос Соломона Тука: «Я таки понимаю, что только что на наших глазах безвозвратно утеряна еще одна уникальная культурная ценность, но это еще не повод игнорировать повод, по которому мы все здесь собрались… В конце концов, мой дальний родственник Кац в Москве вещи похуже каждый день вытворяет – и таки ничего, никто и не замечает даже ж…. Приступим же к делу!» - «Что Вы предлагаете?» - с трудом выдавил Змей: «Только прошу покороче… Эй, Александэр! (энергичный пинок под стол) … хватит! вылезай уже!…. Мало того, что остатки кортика собрал на халяву, так и кобуру с маузером у меня незаметно подрезать хочешь? Дудки! Вылазь, говорю!» Между тем, Тук солидно откашлялся, глубоко вдохнул, набрав полный живот воздуха (по палатке аж сквознячком от входа потянуло) и заговорил весомо и внушительно: - «Уважаемые господа-товарищи! Я бы даже сказал – камрады! Да-да! Камрады по несчастью! Ибо на войне с обоих сторон страдают и гибнут прекрасные люди, тогда как настоящие виновники войн в тылу бессовестно наживаются на потоках пота, крови и слез…» - «Это ты про себя, что ли? Самокритично!» - хрипло подал голос просунувший снаружи голову в проход Вован, но Тук его проигнорировал и продолжил: - «Так вот, друзья мои! Каждого из нас в 6 часов вечера после войны ждут в маленьком уютном теплом доме…, или в прокуренной пивной (кивок в сторону Вована)…, на зеленой травяной лужайке (Блянди мечтательно замычала) ну, или … (быстрый взгляд на Змея и Земляка) - … или хотя бы в родном сыром подвале… (Змей и Земляк тревожно переглянулись – уж больно двусмысленно прозвучала фраза парламентера). И ждут не только целыми и невредимыми, но и настоящими Героями!» (услышав эти заветные слова, очнулся и начал подниматься на четвереньки поручик Мусаши-Безвердольский). - «Вы только представьте себе…» - постепенно распаляясь, вещал Тук: «… как обвешанные звездами и орденами, в маршальских и генеральских погонах… (тут приподнял голову от земли и внимательно прислушался фон дер Регис)… вы прогуливаетесь по улице Горького и Унтер-ден-Линден, а все встречные коллекционеры завистливо и восхищенно шепчут: «Посмотрите!!! У фон Фиша РК с «ботвой» и «лыжами»! В «рыжье»! С «брюликами»! или: «Гляньте!!! Это знаменитый Товарищ Змей! Соавтор «Малой Злозмеи»! Шестижды Герой Советского Союза и кавалер трех Орденов Победы!!!»… Тук выдохнул, благодарно принял поданный услужливым фон дер Регисом стакан с водой, отпил и оглядел присутствовавших в расчете оценить произведенный эффект… В отношении группенфюрера и Товарища Вадима он мог быть доволен – оба слушали, открыв рот. Остальные тоже затаили дыхание… Сделав еще глоток, мудрый Соломон продолжил: - «А у Вас, мо дорогой фрегаттен-капитан – вообще есть уникальная возможность стать кавалером всех одновременно перечисленных наград! А потом внедриться в плен к американцам, натурализоваться и прибавить к своей коллекции еще Медаль Сената и «Легион Почета»! Право, Вы этого вполне заслуживаете!» … «А вы, мой милый Земляк - разве Вы не мечтаете о родном, некопаном, именном маузере?... А что же Кант? Пусть он сейчас и без сознания, но маршальский мундир и парадная сабля, я уверен, позволят ему хотя бы на время забыть о том ужасе, который он увидел под телогрейкой Саши Милосердной!!! … Дорогой Вован! Я знаю – Вы не тщеславны! И знаете цену всем этим побрякушкам! Но и вам ведь не помешает пожизненное право заходить в пивные без очереди и требовать первоочередного обслуживания! А для этого Вам очень таки пригодится хотя бы одна красная орденская книжица….» Тук шумно отхлебнул пива, поднесенного Вованом, и продолжил свое выступление: - «Но, к сожалению, господа, дни войны быстротечны – по оценке виднейшего эксперта агентства «Муудис» - камрада Скуперфильда, война окончится уже примерно через 2 года и 11 месяцев, не считая японцев, конечно… И сражений, за которыми последуют высокие правительственные награды (достойные ваших коллекций), в ней будет конечно еще много, но удастся ли Вам поучаствовать во всех из них? Ведь фронт протянулся на тысячи километров!!! Как одновременно успеть сразиться в Мурманске и на Кубани? Это, увы, не может сделать даже воспаленное воображение автора данного опуса! К тому же, в каждом из таких мест, в отличие от Злозмиевска, в котором Вы все уже имеете заслуженный и непререкаемый авторитет, толчется масса конкурентов! И большую часть сил придется отдавать не руководству сражениями, а борьбе с этими интриганами…!» - Тук отхлебнул еще пива… - «Где же выход? – спросите Вы. О, мои нынешние дорогие друзья и будущие «бывшие соотечественники»! Он же под самым вашим носом! – Прямо на поверхности этого замечательного болота! (все присутствующие автоматически посмотрели под ноги)… Все элементарно! Сейчас к нашему местечку приковано внимание всего мира (я потом покажу дайджест крупнейших газет и радио-программ). В них наш крохотный Злозмиевск уже давно затмил Сталинград! Фельдмаршал Паулюс, прослушав передачу берлинского радио, со злости подал в отставку! «Злозмиевская наступательно-оборонительная операция» внесена под № 11 в список «Десяти Сталинских ударов»! Маршал Жуков уже сел переписывать свои будущие мемуары, и теперь старается доказать, что именно он разработал стратегический план «Злозмиевского котла», а фельдмаршал Манштейн ворчит про «еще одну утерянную победу»…. - «А теперь заметьте, друзья мои – большинство из вас за эти три недели получили больше наград и повышений, чем за всю предыдущую жизнь! А теперь подумайте сами: какой вам смысл побыстрее заканчивать так удачно начатое сражение? Милый Змей! Тебе что, хочется топать пешком или трястись в телеге до самого Триполи? А Вам, любезный фрайгерр, так невтерпеж поскорее ощутить все прелести воздушного полета, едва не загнавшего Вас в гроб в самом начале сказки? И это при том, что в конце его Вас ждут слюнявые объятья вечно ноющего Рейхсфюрера?» - Тук окинул взглядом аудиторию. Без различия пола и возраста, все слушали, развесив уши… Даже Александэр, в начале речи попытавшийся стырить у восхищенного фон дер Региса его РК, невольно застыл и заслушался… Ну, еще глоток пива, и: - «А теперь внимательно взгляните друг на друга, друзья!» - голос Соломона вдруг стал мягким и проникновенно-сочувственным: «Взгляните-взгляните! …Как? Нравится?... Вряд ли… А я вам прямо скажу - чтоб так выглядели проклятые палестинцы, попавшие под «литой свинец», как сейчас выглядите вы! Ну до чего вы себя довели! Все побитые, бледные, опухшие, синюшные, в синяках, шрамах и кровоподтеках, постоянно падающие в обморок, страдающие от жуткой смеси похмелья с перепоем…. Еще немного, и вам никакие ордена уже не будут нужны – как дикие обезьяны, рассядетесь по злозмиевским плакучим ивам и будет только дико визжать и раскачиваться, потеряв человеческий облик и самую речь! Из всего некогда богатейшего лексикона останется у вас только набор простейших слов: «жопа, гомик, трахать, сиськи, пиво, водка, ништя-я-як!» -«А все почему?» - продолжил Тук, повысив голос, чтобы заглушить судорожные вхлипывания Вована и Мусаши: «Да неужели не ясно? – Все потому, что совершенно друг-друга не бережете! Вы, представители двух братских народов, верные рыцари двух великих цивилизационных проектов, стремитесь поскорее загнать в могилу своего ближнего – и, при том - как раз того, кого должны были бы со всей душой холить и лелеять! Товарищ Змей – одумайся! Ну, возьмешь ты завтра свой родной городок, дадут тебе какую-нибудь очередную «КЗ» или «ОВ» 2-й степени, которых у любого бомжа-попрошайки в метрополитене по 2 штуки, и забудут о тебе через две недели! И никаких тебе «ГСС» или «Победы»! Их получит товарищ Жуков! - А Вы, фрайгерр фон Фиш! Сумеете устоять против партизанских орд (что не исключено, учитывая тот базар и бардак, который наблюдается прямо перед палаткой), и что дальше?! Группу Вашу расформируют, дадут, небось, почетную, но не шибко редкую «ленту ближнего боя в бронзе» и останешься ты в истории только в ссылках в первом томе «Утерянных побед» Манштейна – типа – «… очередным бездарным фаворитом Гитлера, не сумевшим оценить красоты и смелости замысла задуманного контрнаступления..» - А теперь еще раз вообразите, все вместе: В дружеском единении и согласии, за этим гостеприимным столом, каждый вечер сидите Вы – добрые друзья и товарищи, попиваете пиво, а также мой замечательный и недорогой коньячный спирт (смею вас уверить – таки он ничем не хуже французского коньяка!)…. сидите и обсуждаете (между партиями в преферанс) планы на завтра – какие отдельные дома и строения Злозмиевска будут «оспаривать друг у друга в ожесточенных кровопролитных боях доблестные партизаны и бесстрашные солдаты Фюрера»… А потом – опять же все вместе - сочиняете депеши в Ставку ВГК и «Вольфшанце», сверяя их между собой – чтобы не закралось какой ошибки и разночтений… Я таки могу Вам порекомендовать одного своего знакомого – некоего Котыча – он, за стакан хорошего пива (предпочитает Францисканер) так чудесно, ярко и профессионально напишет Вам любую реляцию – что «ГСС» и «РК» всем вам будут обеспечены чуть ли не ежедневно… А не закончить ли мне сказку на этой жизнеутверждающей ноте? Надо ли еще писать? По-моему – уже довольно – над моими героями уже «разгорается краешек зари новой счастливой жизни», которая вознаградит их за все понесенные по моей вине тяготы, лишения и страдания…. Искренне Ваш, Котыч. "Герр Группенфюрер! Срочная шифровка из Берлина от самого Рейхсфюрера!" - голос малыша дрожал от гордости: ведь не каждый день ему удавалось приносить с почты (предварительно скопировав для Змея) такой важности сообщение. "Что там?" - лениво потянулся в шезлонге осоловевший после сытного обеда фон Фиш: "Фон дер Регис! Посмотрите! Если опять требуют уточнить сводку за вчерашний бой при втором коровнике, то передайте, что потери большевиков еще до конца не подсчитаны. Но тысяч десять-двенадцать - так как то... С нашей стороны опять тяжелое ранение стаканом в лоб получил штурмбанфюрер Шпеер (да-да! родственник нашего министра). Каким стаканом? Ну, напишите - шрапнельным... ха-ха-ха! "Нет, герр группенфюрер!" - голос фон дер Региса предательски дрожал, на него страшно было смотреть - так побледнел храбрый капитан цур зее (его недавно повысили в чине после сражения за городские бани): "Нас срочно отзывают..." - "Что?!? Как?!?" - фон Фиш аж подпрыгнул на шезлонге, да так резко, что его многочисленные ордена глухо звякнули на кителе, узковатом для заметно разросшегося за полтора года тела: "Дайте сюда!!!" То, что прочитал наш герой, потрясло его до глубины души: - "Мой милый Фиш! Диктую Вам эту телеграмму, а слезы капают прямо на отчеты "Комиссии по гуманитарным вопросам Комитета по освобождению народов Балтии"... Страшное преступление совершили проклятые большевики. Прямо неслыханное... Я потрясен! По поступившим данным, несколько охранников оздоровительного лагеря Саласпилс поехали в отпуск в свои семьи на хутор в районе озера ЯААНЫЫРРЯЯЛЛАА и там отправились на пикник со своими беременными женами и детьми. Пригласили в гости и местных партизан в надежде, что те наконец смогут оценить все прелести нашего оккупационного режима. Те, представьте, пришли и даже - со своей водкой... которая оказалась паленой. В результате партизаны перепились и все померли, как ни пытались им помочь наши балтийские братья. Так вот, их грязные комиссары решили, что партизан отравили нарочно и... у меня нет сил диктовать! Срочно соберите свой штаб и вылетайте в Ригу. Примите командование Группой армий Норд-Ост и накажите этих мерзавцев партизан, о которых даже Борман написал, что их надо отправить в Ад (я считаю, что он все же несколько радикально подходит к вопросу, но ему ведь виднее...). Вперед пошлите ваших лучших специалистов по гуманизации военных действий - Филюрского (да-да, я знаю, что бедняга до сих пор не оклемался, и что, к тому же, у него пост... но дело требует его талантов), храброго Шпеера и доблестного унд ВаффенСэсэ. Пусть соберут материалы для предстоящего Европейского Рейхс-суда. И пусть преступники хоть 65 лет уклоняются от отвественности - пусть знают - карающий меч Нового Мирового Порядка настигнет их даже после того, как мы с Вами давно переселимся в родную Вальгаллу! Хайль Меркель!" Делать было нечего и новоявленный штаб Группы армий «Норд-Ост» начал паковать вещички для неблизкого пути…., а, пока суд да дело, фон Фиш решил обсудить сложившуюся ситуацию на расширенном рабочем банкете с участием представителей враждующей стороны. Художественно оформленные Вованом именные приглашения с самыми откормленными голубями были отправлены Змею и Канту на Гиблое и Гнилое болота. Несколу и Земляку отдельных пригласительных билетов не послали, ибо, как буркнул Вован: «Эти троглодиты и без приглашения как из под земли появятся – едва сало и самогон учуют». Филюрский, унд Сэсэ и Шпеер, предвкушая очередные грандиозные пьянку и жрачку, пытались под разными предлогами отложить свой отъезд, но их жалкие «отмазки» (типа: «в поезде на Ригу нет спального вагона, а плацкартом нам путешествовать никак нельзя – мы военные инвалиды умственного труда») были фон Фишем, после некоторого раздумья, решительно отметены. «На дрезине поедете!» - грозно рявкнул группенфюрер, швыряя один за другим в Филюрского и Ко граненые стаканы, которые услужливый фон дер Регис заботливо держал под рукой шефа на старинном серебряном подносе: «Пшли Вон, дармоеды!!!» При этом Филюрский все же своего добился – специально подставил многострадальный лоб (на котором уже живого места не было после нескольких лоботомий) под пущенный тяжелой фон-Фишевой рукой и летящий почти с реактивной скоростью стакан, сумел симулировать контузию и был отнесен на свое привычное место в лазарете. Но Шпееру и ундСэсэ так не повезло – первый подставиться не догадался, а второй, хоть и не уворачивался от летящих предметов, воспринял их по-арийски стойко – после того, как третье по счету стеклянное изделие разбилось о его могучий лоб, протестующее вскинул руку в нацистском приветствии (давно запрещенном в штабе фон Фиша по категорическому настоянию Тука), рявкнул «яволь!» и пошел чистить дрезину. К назначенному времени начальник Главного имперского управления эрзац-снабжения подполковник резерва Люфтваффе Соломон Тук расстарался на славу. Столы, покрытые белоснежными с голубой каемкой скатертями, ломились от явств и напитков (жратвы и бухла было море, проще говоря!). Капитальное здание офицерской столовой, совсем недавно законченное донельзя изнуренными солдатами строительного батальона организации Тодта из Нижней Саксонии, сияло покрашенной под фаросский мрамор авиационной фанерой, керосиновыми лампами в бумажных абажурах («в китайском стиле» - как гордо и немного застенчиво объяснял Филюрский, назначенный прорабом стройки) и пост-модернистскими (то есть разнообразно и разноцветно заштопанными) занавесками, разнокалиберными (выменянными у населения на продукты) столами и стульями, а также прочими достижениями высокой германской науки и культуры. Глядя на все это великолепие, никто и не вспомнил бы о паре сотен каких-то юных Михелей и Гансов, насильно мобилизованных русскими полицаями в глухих деревушках Шварцвальда и не выдержавших скотских условий содержания, а также соблюдения всех православных постов, тщательно соблюдаемых по распоряжению богобоязненного Филюрского…. Их безымянные мелкие ровики (по одному на 2-3 десятка человек) еще долго будут напоминать о прошедшей войне, пока милосердный бульдозер окончательно не сравняет с землей их низкие поросшие густым бурьяном насыпи…. Но кому они нужны, эти безымянные Хорсты и прочие Вессели? До них ли нам с тобой, читатель, в час, когда колеблющиеся чашы Великих Весов Войны очередной раз, дрогнув, начали свое роковое неумолимое движение? Из СВОДКИ Верховного Главнокомандования Вермахта от 27 мая 1944 года: (фанфары) «Сегодня, 27 мая, в районе Крепости Злозмиевск продолжались победоносные сражения Армейской группы группенфюрера Фрайгерра фон Фиша с окруженными партизанскими армиями маршалов Змея и Канта. В боях за Второй Коровник уничтожено еще 12 тысяч большевиков. Трофеи столь велики, что не поддаются описанию. С нашей стороны тяжелое ранение шрапнельным стаканом в лоб получил гауптштурмфюрер Шпеер – дальний родственник нашего великого министра вооружений. Фюрер поздравил группенфюрера фон Фиша с очередной выдающейся победой и наградил его Платиновым Венком к Золотому венку с мечами и бриллиантами Большого Рыцарского Креста Золотого Железного креста (Platinum Wenk eine goldene Krone mit Schwertern und Brillanten Knight Grand Cross des Eisernen Kreuzes der Golden) (фанфары, истерические коллективные вопли «Зиг Хайль!», массовый синхронный женский визг и восторженное улюлюканье). Эта окончательная победа над большевистскими полководцами Кантом и Змеем позволит перебросить главные силы нашей армии и Ваффен-СС в дружественную Латвию, войска и население которой изнемогают в сражениях с бандами кровавого большевистского комиссара Товарища Сергея Двуглаворлозвездного и его еще более загадочного зловещего помощника – Русского Слона….» (фанфары) К другим новостям: На второстепенных направлениях доблестные войска Русской освободительной армии генерала Власова, при поддержке частей и соединений Вермахта, СС и полиции, продолжали генеральное наступление на засевших в их тылу большевистских партизан под городами Кривой Рог, Днепропетровск, Борисов, Могилев, Нарва. В результате ожесточенных боев партизаны отброшены глубоко на запад и продолжают откатываться на Рижском, Минском, Каменец-Подольском, Тарнопольском, Кишиневском и других стратегических направлениях. К концу лета они будут, по заверению нашего гениального полководца фельдмаршала Манштейна, отброшены на линию – Варшава-Краков-Кенигсберг, а на юге – до Дуная, после чего русские национальные армии и их германо-венгерско-румынские союзники повернут свой фронт снова на Восток – против монгольских корпусов Сталина, трусливо занимающих временно оставляемые войсками Рейха города и населенные пункты. Освобожденное от партизанских шаек население восторженно приветствует своих освободителей, передавая им в руки тысячи бандитов, заснувших в сараях и на сеновалах, для отправки в санатории на Лазурном берегу Франции, где их будут перевоспитывать лучшие педагоги из СС и Гестапо… О событиях на курортах Италии, где высадились толпы назойливых британских и американских туристов, мы вам, уважаемые слушатели, расскажем позже, а пока: ЛЁ-О-О-О-ОГКА-АЙА МУ-У-УЗЫКАААА!!!! (бодрые звуки марша «На АдольфГитлер-платц…») А на Объединенном болоте, между тем, Змей, Кант, Земляк и Нескол склонились над шифровками из Центра и Анти-Центра, пытаясь понять – что же в них написано. Как назло, накануне ушла-таки в декрет и отбыла экстренным бортом на «Большую землю» шифровальщица Валя - уже третья за последние два года (Земляк скромно, с видимым равнодушием, принимал привычные поздравления), а новая – младший лейтенант Катя - из-за нелетной погоды еще прилететь не успела (злые языки, правда, потом уверяли, что «Кэт», наслышанная о тяжелых условиях службы за линией фронта, двое суток металась по Москве в поисках достаточного количества остро-дефицитных ленд-лизовских резиновых изделий)… Так или иначе, а прочитать шифровку возможности не представлялось. Военачальники озабоченно переглянулись. Они тоже сильно изменились за прошедшие два года – раздобрели и украсились многочисленными орденами. Змей гордо нес на груди три звезды ГСС и орден Победы, его широкие маршальские погоны золотыми наплечниками венчали добротный двубортный мундир. Кант выглядел поскромнее – его проклятая привычка озвучивать мысли за прошедшие месяцы не раз подвела пламенного героя. Буквально незадолго до описываемых событий, будучи вызван в Москву, Главный маршал партизанских войск, слушая восторженные поздравления рабочих и колхозниц, начал вслух размышлять: «Если бы эти олухи знали, как мы вместе давеча пили коньяк с фон Фишем в центральном шинке, и какими деликатесами закусывали, они бы по другому запели!». Непосредственный шеф Канта - Алекс Второй побледнел как мел и попытался застрелиться, но Стив спас положение, использовав свои связи в МГБ: все присутствовавшие на встрече с легендарным партизанским командиром рабочие и колхозницы (всего около 3000 человек), поголовно оказались «врагами народа», шпионами и диверсантами и были расстреляны по законам военного времени, а их родственники – сосланы на Колыму. Но все одно это дело даром Канту не прошло – за контакты с изменниками Родины остался он без ГСС и прочих высших наград, получив в качестве утешения 10 медалей ЗБЗ. Но куда сильнее поменялся облик наших излюбленных воинов «невидимого фронта» - Земляка и Нескола. Первый почти полностью сменил имидж. Вместо кожаной куртки – шикарный костюм-тройка с торчащим из кармана «паркером», на голове – мягкая американская шляпа, в руках – коллекционная трость и небольшой пухлый портфельчик из крокодиловой кожи… Вместо хромовых сапог – коричневые туфли, которым позавидовал бы американский президент (кстати говоря, они и были списаны как «изношенные» из гардероба Рузвельта всего неделю назад). Правда, цвет лица у Земляка был синюшно-нездоровый. Сказывались полуночные бдения над бухгалтерией его огромного «хозяйства» (50% в фирме «Злозмиевские самогоноварильни», 30 % в фирме «Тук, Змей, Земляк и Ко – свинофермы и мясопереработка», контрольный пакет акций «Гнилоболотовского антикварного рынка», и даже 7 % в «Скуперфильд Интернешнл корпорейшн», не говоря уже о мелких активах типа доли в доходах (вернее – в убытках) адвокатской конторы «Фиш, Филюрский, Шпеер и товарищи» …). От прежнего жуткого Земляка, на «заклятие» которого Змей некогда потратил, как минимум, лет 5 своей уникальной жизни, остались только тщательно спрятанный партбилет (шесть или семь мастерски исполненных копий хранились в разных местах в качестве «ложных приманок» для того же Змея), умение растворяться в воздухе и неистребимая тяга к халяве…. А вот Нескол сильно сдал. Несколько месяцев скитаний по болотам без сна и отдыха, постоянная опасность быть настигнутым Сашей Милосредной (о ее нелегкой судьбе как-нибудь после расскажу) – все эти жизненные коллизии наложили на начальника разведки неизгладимый отпечаток. Он выглядел лишь немногим лучше, чем злосчастный Филюрский – кожа пожелтела и сморщилась, глаза стали мутны и невыразительны. Курс лечения сиськами, прописанный ему отрядным врачом (самые лучшие бабы – местные и военнопленные - сражались за право демонстрировать отважному партизану свои сокровенные прелести) не дал окончательного результата. И даже выстраданный поцелуй обершарфюрера Эсти Блянди Герлс, полученный за безумные деньги и преференции (согласованные в ходе многомесячных переговоров с фон Фишем и его штабом), привел лишь к катастрофическим последствиям для самой Блянди (о чем – ниже), но не смог вдохнуть в Нескола прежнее фонтанирующее жизнелюбие… Вяло и безразлично склонился он над картой, ковыряя золотой антикварной зубочисткой в дырках давно не исследованных дантистами коренных зубов… - «Срочные депеши от старины Фиша!» – молодчага-Географ, позванивая коллекцией медалей и орденов, одетый по последней отрядной моде в роскошную бурку (из под которой выглядывала, на зависть рядовым бойцам, синяя тельняшка) вошел в штабной павильон (да-да! трудами одного из дальних родственников Тука – товарища Каца, на болотах два года подряд велась интенсивная стройка… Шла она под лозунгом – «Каждому партизану – к 1945 году по отдельной квартире!») и одной рукой протянул бумажку с сообщениями, а другой свернул шеи двум откормленным голубкам, жалко трепыхавшимся в его сильных пальцах… -« Ну, наконец – то! Фон Фиш нам все и разъяснит!» - облегченно вздохнул Змей: «У него мощная радиостанция! Би-би-си ловит… Сейчас мы все узнаем!» и продолжил: «Нескол! Убери руки! У тебя дикция плохая! Земляк! А ты куда лезешь? Опять половину сообщения объявишь «коммерческой тайной?!? А ну, быстро передай Канту!» Сообщениями завладел Кант, который не стал долго томить неизвестностью нетерпеливых товарищей, вскрыл конверты (оттуда вылетела пара веселенько раскрашенных открыток), развернул письмо и прочел вслух: «Мои дорогие друзья! Камрады и товарищи! Вот и пришел горький час расставания! Два года мы прожили с вами рядом и крепче нашей вражды не было ничего! Сколько дел останется незавершенными, сколько совместных проектов не осуществится» - голос Канта предательски дрогнул, он вдруг перестал читать, поднял глаза на Змея и упавшим голосом изумленно произнес: «Кажись, кинуть хотят, суки!», потом взял себя в руки и продолжил: - «Ваши коммунистические оборванцы, не побоюсь этого слова – сталинские мерзавцы Товарищ Сергей и Русский Слон учинили постыдную бойню латвийских полицейских у озера Яанныыряллаа и теперь Адольф Фюрер и Генрих Рейхсмаршал посылают нас всех со всеми войсками против них… Нам предстоит совершить героический поход по нашим и вашим тылам, вновь ощутить на себе все ужасы и неудобства этой безжалостной войны и один Дас-Аненербе знает, что ждет нас на этом тернистом пути! Знайте же, дорогие товарищи маршалы Змей и Кант, что, пребывая к вам в неизменном уважении и совершеннейшей готовности к услугам, создали мы ликвидационную комиссию по разруливанию взаимных обязательств по совместным нашим коммерческим и иным проектам. Наш милый Тук любезно согласился задержаться в Злозмиевске еще на несколько недель, чтобы уладить все спорные вопросы! А пока я имею честь пригласить Вас на торжественный банкет по случаю нашего отбытия в группу армий «Норд-Ост» завтра в 24 часа 00 минут. С наилучшими пожеланиями, Ваш «Фи-Фи»! Мрачное напряженное молчание нависло над покрытым кумачовой скатертью столом… Каждый задумался о своем, при чем Кант обоими ладонями зажимал себе рот…Но вот, явно выражая общее мнение, он всплеснул руками и произнес: «Всё! Это конец! Кому мы будем нужны здесь без фон Фиша?!? Скоро сюда придут наши войска и этот жалкий интриган и завистник Жуков наверняка присвоит себе все плоды наших двухлетних усилий!» - «Да, дело швах!» - откликнулся Земляк: «Придется снова таскаться по лесам, громить обозы и сжигать сено, собранное для немецких лошадей, подрывать железнодорожные пути и заниматься прочими неприглядными делами. А я ведь даже массовые расстрелы устраивать за последние два года разучился!» - «Ужас… ужас…!» - присоединился к общему хору Нескол: «Опять в болотах приличной сиськи месяцами не увидишь! А я этого не выдержу!» (он бессильно уронил голову на грудь) Но бравый Змей, окинув орлиным взором присутствовавших, сухо и отчетливо произнес: - «Не надо унывать, товарищи! Наш Вождь всегда говорит, что безвыходных положений не бывает! Что мы имеем, товарищи? Мы имеем попытку этих проклятых немецко-фашистских кидал нарушить все принятые на себя обязательства и смыться сначала за пределы СНГ в страны Балтии, а потом, глядишь, и к себе в затхлую Европу!!! Они думают, что мы позволим им уйти вот так – в одностороннем порядке!» - возмущенный голос Змея взлетел до высокого контральто и, отразившись от готических (в стиле раннего Церетели) сводов потолка, метался теперь эхом по дальним галереям: «Так каков же должен быть наш ответ на это, дорогие товарищи?!? Наш, партийный, коммунистический ответ?!?» - тут Змей сделал паузу и свысока (сам того не замечая, он залез прямо на стол) оглядел напряженно замершее собрание… «Так вот товарищи! Мы не позволим этой буржуйской сволочи бросить нас одних в наших родных болотах! Мы либо не выпустим их отсюда вообще, либо двинемся в поход вместе с ними!» - Змей победно вскинул руку – и ответом ему стал шквал бурных аплодисментов собравшихся партизан, сотни которых, взбудораженные стремительно расползающимися слухами, заполнили весь павильон так, что теперь в нем «яблоку негде было упасть». Тиха злозмиевская ночь… Только где-то на заднем дворе резиденции Почтенного Александэра слышны взревы мотора «майбах» и матерная брань – там готовят к ночной поездке на банкет к фон Фишу приснопамятный «Тигр». Да еще из Злозмиевска доносится нестройных хор голосов, в котором четко выделяется хрипловато-приподнятый дискант Вована: «Па Ре-е-ейну гуля-а-а-еть, па Ре-е-ейну гуля-а-а-еть Ай, да па Рейну гуляить нацист маладой!!! А фройлен рыдает, а фройлен рыдает Ай, а фройлен рыдаить над быстрой рекой!»…. - «Без нас начали, суки!» - с досадой подумал вышедший из Штаба Злозмиевского партизанского Краснознаменного Особого округа Кант… - «Да. Второй час уже заливаются!» - откликнулся как обычно лузгавший семечки у крыльца Географ: «Да все что-то на водяные темы поють… Два раза «Варяга» исполняли, потом «Амурские волны», потом про «Титаник» какой-то пели, а счас во чего удумали… К чему бы это?» - тут оба воина прислушались к незнакомому тексту: «А чем, Гретхен, плачишь? А чем, Гретхен, плачишь? Ай, а чем, Гретхен плачишь? А чем слезы льешь? Твой Клаус вернется! Твой Клаус вернется! Твой Клаус вернется, коль ты его ждешь!» -«Мда-а-а..» - неопределенно потянул Кант: «Опять Котыч, небось, стишки накропал…. А что, друг - Географ! Небось, не хочется покидать родные то болота? В Прибалтике говорят, они куда как холоднее…» - «Да не-е-е, командир… По мне – так давно пора уже собираться, хватит здесь на одном месте сидеть… На коп приходится за 15-20 километров пехом шкандыбать – в округе все уже вырыли – половинки паршивого шведского жетона не найти… Последний курган на той неделе подняли – месяц копали – уломались – жуть… а хабару – 10 копеек 1937 года (как попали? курган точно нетронутый был..) и ржавый ночной горшок 1914 года… Да-а-а, хорошо еще, что горшок сплавили за 1000 рейхсмарок Филюрскому – он их собирает, а мы ему лапши навесили, что вещь принадлежала самому императору Вильгельму Завоевателю…» Оба вновь замокли, внимая незнакомому звучанию знакомой песни, исполняемому с пьяным воодушевлением где-то в глубинах Злозмиевска и далеко разносящемуся по вонючей водной глади бескрайних болот: «Цы-ы-ыганка-а-а гадала! Цы-ы-ыганка-а гадала! Ой, да цыганка гадала, случиться беде! Па-а-агибнет мой Клаус! Па-а-агибнет мой Клаус! Ой, да пагибнет мой Клаус на Курской Дуге!» - «Эк Вован заливается! Небось выжрал литра три вискаря…» - завистливо сглотнул Географ: «Тук, бають, на прощание свой склад для всех открыл – недорого продает – баксов по 10 за бутылку. Распродажа, мол! А меня Земляк в город не пустил… (опасливый взгляд вокруг и ощупывание воздуха широко расставленными руками) … су-у-ука!… сказал - нефига шляться без увольнительной – у нас опять война, мол…» «Не-е-е слу-у-ушай цыганку! Не-е-е слу-у-ушай цыганку! Ой, да не слушай цыганку! Все это – обман! Не да-а-аром наш Фюрер, не да-а-аром наш Фюрер, Не даром наш Фюрер не любит цыган!!!» Пока злозмиевские партизаны готовятся к эпохальному визиту в райцентр и собирают у товарищей заказы – чем отовариться в городских магазинах, перенесемся, камрады мои, на несколько часов назад в штаб группенфюрера фон Фиша, где проходит секретнейшее совещание, на котором должен быть принят план переброски войск на дальний север… Итак, черные бархатные шторы задернуты, в испускающем благодатное тепло камине потрескивают тщательно высушенные буковые поленья, а на камине дымят индийские ароматные палочки, излюбленные штабс-санитаром Филюрским (и его не обошли поощрения и награды)… Вокруг затянутого зеленым сукном круглого стола, с разложенными на нем картами (игральными и топографическими) в глубоких креслах, с пивными кружками в руках, расположились высшие командиры вновь сформированной Группы армий «Норд-Ост».. Во главе, в объемистом шезлонге, развалился весьма мрачный и невеселый фон Фиш. Справа от него - капитан цур зее фон дер Регис, слева – майор Ваффен-СС Вован - до глубины души потрясенный его талантами, фон Фиш не без труда, но все же добился присвоения бравому алкоголику этого чина. Решающую роль сыграло здесь то обстоятельство, что Вован, в присутствии Гиммлера, прилетавшего в Злозмиевск с инспекцией год назад, сумел определить «на нюх», что пока Рейхсфюрер отсутствует, в Вевельсбурге его штабные (которых наивный Генрих искренне считал ярыми трезвенниками и постниками) во главе с Борманом устроили совершенно гомерический «октоберфест»… Экстренно вернувшись назад и убедившись в правоте этого «нашего русского чуда», глава СС самолично послал ему по почте знаки различия и почетный перстень «тотенкопф» (который Вован пропил меньше, чем через сутки, предварительно заказав у Александэра приличную алюминиевую копию). Дальше всех от фон Фиша расположились обер-переводчик Мусаши и пан Филюрский. Первый выглядел несколько непривычно для тех, кто знал лихого поручика раньше. Теперь Мусаши был облачен в обширный азиатский халат с двумя роскошными кинжалами за кушаком, на голове его красовался то ли тюрбан, то ли чалма, в уголке рта зажат мундштук трубки дымящегося рядом кальяна, на ногах – расшитые восточные туфли, а уголки глаз слегка подведены – чтобы казались еще более раскосыми… Рядом с ним, почти вплотную придвинув свое кресло, сгорбился и штабс-санитар. От его некогда прославленной лихости не осталось и следа – в глубине кресла скукожилось и злобно поблескивало маленькими глазками существо в мышиного цвета мундирчике, с искаженным злобной гримасой морщинистым личиком и постоянно что-то бормочущим беззубым ртом… пальцы нервно перебирают четки непонятной конфессиональной принадлежности, а далеко разнесенные и непомерно разросшиеся уши непрерывно и самопроизвольно шевелятся – несинхронно друг к другу поворачиваясь, словно локаторы, из стороны в сторону… Так как Шпеер и ВафенСэСэ уже отбыли, группенфюрер принял решение пригласить на совещание прославленного командира танковой дивизии «Вставные челюсти» Оберпанцерфюрера МастерБо фон Келлера – здоровенного детину с квадратной челюстью огромного размера и выпученными, вечно налитыми кровью глазами. Когда Бо шел по улицам Злоззмиевска, местные дети (обычно очень любившие кидаться в немецких солдат собачьими какашками и тухлыми яйцами) в ужасе разбегались в разные стороны. Бо, искренне и беззаветно любивший всё русское (он в молодости, служа матросом на коммерческой шхуне, даже выпрыгнул за борт на Ленинградском рейде – так хотел остаться в СССР, но был доставлен назад не сумевшими понять его чувства русскими пограничниками), не раз пытался раздавать им конфеты и прочие сладости, даже как-то догнал одного колченогого мальчонку, зацепившегося драной штаниной за плетень… Мать несчастного ребенка, отправленного экстренным рейсом на лечение в лучшую психиатрическую клинику Берлина (сам Геббельс был ее почетным пациентом!), несколько дней, во главе толпы товарок, осаждала штаб фон Фиша, где прятался несчастный оберпанцермастер, и требовала выдать его «головой» на расправу…. С трудом удалось уговорить ее принять компенсацию за «моральный ущерб» в миллион советских рублей (от рейхсмарок хитрая баба категорически отказалась, с грубым смехом заявив фон Фишу: «Да подавыс ты, бисова дитына, своими бумажками!»)…. Поближе к камину устроился подполковник резерва Соломон Тук, в кои то веки влезший в свой засаленный форменный мундир. Главный снабженец оставался, пожалуй, единственным человеком на совещании, чье лицо не выражало «вселенской скорби». Толстые стекла очков в роговой оправе поблескивали все также весело, а толстые губы кривила добрая и немного задорная улыбка… Напротив, словно школьник сложив на столе руки одна-на-другую, восседал наш старый знакомый обер-лейтенант жандармерии фон Мардер, который как раз в тот момент в двадцатый раз рассказывал присутствовавшим свою печальную историю. Послушаем и мы: «Когда моя колонна военнопленных уже почти достигла Вены, где русских должны были распределить по оздоровительным лагерям, солдат у меня почти не осталось… Последний из них скончался от дистрофии в Венском лесу, прямо на ходу упал, бедный… Добрые русские, которые под конец стали даже сочувствовать своим несчастным конвоирам, сами выкопали ему могилку и разобрали на память его вещи – кто сапоги, кто часы, кто портсигар… Это было так трогательно! Ну, Вы меня понимаете, герр генерал! (фон Фиш скривился, но не ответил) … Я даже прослезился, глядя, как бережно они стаскивают с бедняги Фрица его рубаху и аккуратно разрезают ее себе на портянки…. Мне даже нечего было отправить из вещей вдове… хохлы забрали даже старые дырявые носки… Фриц ушел в могилу как новорожденный – в чистоте и белизне… («Ве-е-ечная па-а-а-амять, вечна-а-а-я па-а-амять!» - загнусавил в своем кресле Филюрский, но поперхнулся, углядев, что фон дер Регис примеривается запустить ему в лоб своей тяжелой пивной кружкой)… И вот, когда 50 тысяч моих подконвойных увидели врата Вены, ликующий крик из их мощных легких заставил меня вздрогнуть и едва не сшиб на землю… Огромная толпа ринулась к ворота, подхватила и закружила меня в своем всесокрушающем потоке. А навстречу русским братьям, выскакивали добрые чехи, обнимали их, совали в руки бутылки с пивом, тащили к себе в дома… А евреи! Евреи! Эти спешили продать свои товары русским пленным по самым низким ценам! Я влез на какую-то бочку, чтобы зачитать правила поведения русских в Рейхе (ну, там, Вы знаете – спать только с арийками, пить только самое лучшее пиво, требовать сертификат качества при покупке товаров и прочее…). Все сразу остановились и в едином порыве ринулись ко мне… Сотни рук протянулись к моему мундиру, сотни глоток кричали: герр обер-лейтенант! герр обер-лейтенант! Что-нибудь на память!!!! Скоро я остался на площади совсем один… в одном белье… без денег и документов… Я пошел в комендатуру и меня немедленно арестовали чешские полицейские, заподозрившие меня в том, что я пытался выдать себя за военнопленного… Они издевались и смеялись надо мной: «Ты что же, немецкий недоумок, срань вестфальская, думаешь, если ты снял мундир, то стал похож на русского пленного? Посмотри на себя в зеркало! Русский пленный всегда хорошо одет, откормлен, немного пьян и курит хорошие сигареты! А ты? Белье грязное и штопаное, по нему вши ползают, А ну сними-ка рубах! Ну, гляди, - ребра торчат, живот ввалился!» Потом меня доставили в штрафной лагерь для дезертиров, и полтора года русские охранники из бывших садистов-энкавэдистов всячески издевались надо мной… Они били меня и говорили, что именно из-за таких как я, доблестный германский Вермахт никак не может взять Москву и окончательно освободить мир от красной большевистской заразы! Следствие по моему делу все тянулось и тянулось… и я ничего не мог никому доказать… Счастливые русские обо мне совсем забыли… И если бы не Вы, мой дорогой герр генерал (фон Мардер со слезами восторженного почитания взглянул на смущенного фон Фиша), если бы не Ваше свидетельство, я бы, наверное, уже до смерти пострадал за Фюрера и Фатерлянд!!! Наконец, последним участником совещания была обершарфюрер Эсти Блянди Гёрлс… Но, Дас-Аненербе мой! Как же она изменилась!!!! При чем определить – в лучшую или в худшую сторону - автор самостоятельно не способен – пусть каждый сам решает…. В специальном передвижном стойле – оборудованном мотором, рулем и колесами, стояла на задних ногах, положив передние на загородку, здоровенная и ухоженная, но очень грустная эстонская корова… Право слово, такой умной коровы – а ум был прямо написан на ее морде и в ее больших красивых и печальных глазах - я в жизни своей не видел, да уже и не увижу, наверное… Да-да, друзья! Судьба вновь жестоко обошлась с нашей прекрасной фройляйн. Презрев свое предчувствие, мычавшее в ее маленький женский мозг о том, что лишь поцелуй хозяина – Ээвил Коотса - вернет гармонию в ее существование, уговариваемая фон Фишем и всеми остальными чинами его штаба (проигравшими право на ее лобзание в преферанс вечно шельмующим Змею и Земляку), отдала она свой первый поцелуй в человеческой ипостаси ласковым губам Нескола… И, не успел славный Начособот протянуть свои загребущие руки к ее груди, как перед ним стояла, жуя вечную жвачку, типичная представительница отряда парнокопытных…. Хотя нет! Совсем не типичная! Поцелуй «Великого Сиськолюба» (так его иногда называли среди партизан за глаза) вернул Блянди лишь вожделенный изначальный облик, но не только не возвратил ей счастливое коровье мироощущение, но и наоборот – колоссально усилил человеческую составляющую ее мозгов… И если раньше фройляйн шарфюрер присутствовала на совещаниях штаба фон Фиша только в качестве мебели или экзотического украшения, то теперь без ее предварительного одобрения не принималось ни одно важное решение… Началось с того, что в считанные дни Блянди виртуозно овладела работой на печатной машинке (при чем, если в человеческом обличье фройляйн печатала одним пальцем и делал 4 ошибки в слове «куй», то теперь ее лакированные копыта летали по клавиатуре со скоростью молнии, а стилю и грамотности мог бы позавидовать даже Котыч). Потом Блянди в течение какого-нибудь часа провела аудит сметы на строительство Гостевого дворца Рейхсфюрера, представленного к оплате предприимчивым Туком, выявив колоссальные «приписки»… Фон Фиш, в присутствии полностью ошалевшего Соломона, лично снял с шеи Рыцарский крест ордена «За военные заслуги» и повесил Блянди на шею вместо колокольчика… но более «фройляйн корову» к финансовым бумагам не подпускал категорически (а с Тука начал после этого брать «откаты» не в 25, а в 50% от заявленной суммы подрядов)… Но самым общеизвестным подвигом шарфюрера стало разорение в «Большом шлеме» всей компании «болотных игроков» - фон Фиш и его бойцы не только отыграли в тот вечер все свои долговые расписки за полгода, но и вернули почти все утраченные (проигранные) боевые позиции… а ведь к тому времени партизаны их совсем было «зажали» – в распоряжении армейской группы «Фон Фиш» оставался только крохотный плацдарм вокруг шинка метров 50 в диаметре – вся остальная территория перешла под контроль «змеекантовцев»… И вот теперь, грустно и немного иронично оглядывая собравшихся, обершаркорова передвигала из одного угла пасти в другой дымящую кубинскую сигару… На специальной подставке рядом с ней располагалось нестандартных размеров ведро с пивом (куда Блянди переодически опускала морду – каждый раз вызывая завистливые вздохи Вована – «Э-э-э-эх! Мне бы так хоть разок хлебнуть!»), а с другой – широко раскрытый «картофельный» мешок с чипсами… - «Я созвал Вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, которое Вы все уже знаете… Нас перебрасывают в район озера Яаныырряяллаа…. В деревню Бор-Беликово… Это примерно 1200 километров к северу от нашего нынешнего расположения» - группенфюрер сделал тягостную паузу – все присутствовавшие замерли: «А теперь еще одна «хорошая новость» (тут фон Фиш горько усмехнулся и страдальчески поднял брови) – наш «Рейхсборов» Геринг, с одобрения этого недоумка Фюрера (сверхлояльный Филюрский заерзал в кресле с выражением крайнего возмущения на лице), отказался предоставить для перелета даже самый старый биплан… Передал нам (герр генерал брезгливо поднял двумя пальцами со стола и потряс в воздухе бланком шифровки), что «… под Вашим гениальным руководством, я уверен, войска группы армий стремительно передислоцируются в Прибалтику даже без воздушной поддержки»… Оказывается, самолеты крайне нужны в Италии, где они привлечены к обслуживанию американских и английских туристов… Ну-с (фон Фиш обвел взглядом всех собравшихся)… что будем делать? Какие будут мнения?» Собрание сначала обмерло, потом зашуршало нестройными перешептываниями – соседи горячо обсуждали неожиданную новость… Первым поднялся со своего места Мусаши. Картинно взявшись за рукояти обоих кинжалов, он надменно окинул обновленным узкоглазым взором помещение и, глядя в сторону, процедил с каким-то ранее неслыханным азиатским акцентом: «Моя никуда с вами не поедет, однако! Ваша моя надоела совсем, однако! Все Мусаши ругай и не знай, кто такой ругай! Моя оставайся тута и откочевывай в родная Дикая Поле! Моя вчера услышал зов предков, и теперь пошла служить Белый Царь! Моя хан теперя, однако! Юрта жить буду, хадить за ясак буду, кумыс пить буду! Ищите меня в гугле!!!!» - на глазах потрясенной публики, обер-переводчик заложил два пальца в рот и дико свистнул. За окном послышался перестук копыт и ржание коня («ахалтекинец, трехлетка, левая задняя засекает немного…» - на слух определил Вован). Высокомерно задрав подбородок, Мусаши проследовал к окну, распахнул шторы, лихо вскочил на подоконник и, не глядя, спрыгнул вниз (с третьего этажа, между прочим!), заранее раздвинув ноги, чтобы сразу оседлать лошадь. …. Резкий протяжный шлепок и дикий вой…. все бросились к окну, толкаясь и мешая друг-другу, один лишь Вован равнодушно остался в кресле, отхлебнул пива и спокойно прокомментировал: «Промахнулся немного… Вместо коня турник оседлал…». А тем из камрадов, кто сумел пробиться к окну и прилип к стеклам, предстало поучительное зрелище: покатавшись некоторое время по земле, Мусаши, на конец, с трудом поднялся, с искаженным лицом доковылял до лошади, с третьей попытки взобрался в седло (но не сел, а лег поперек него), после чего тихой трусцой покинул центральную площадь… «Он вернется!» - уверенно произнес Вован: «Никуда не денется! Куда он без нас? И кто он? Тут он - «Мусаши – Несгибаемый Белый Воин»! «Единственный Рыцарь России»! Уникум без оценки!!! А там – за пределами Злозмиевска? Какой-то «Д-и-и-има» - каких сотни тысяч… Не-е-е-е, ставлю своего беса-спиногрыза против пол-стакана пива - вернется!»… Оживленно и несколько игриво обсудив происшествие, участники совещания, на конец, снова расселись по своим креслам. Группенфюрер, все еще по инерции ухмыляясь, постучал карандашом по столу и изрек: - «Какие еще будут мнения по поставленному вопросу? Кто хочет высказаться?» Общее глубокое молчание было ему ответом. Все отвели взгляды – словно школьники в классе после весело проведенных выходных - в момент, когда суровый учитель начинает интересоваться выполнением домашнего задания… Но вот со своего места поднялся МастерБо фон Келлер и взгляды всех присутствовавших обратились к нему. Доблестный оберпанцермастер широко улыбнулся (примерно так, как улыбается тотенкопф на эмблеме танковых войск) и произнес: - «Мои танки по болотам не пройдут!» - тут он начал (как всегда делал, когда волновался) разминать мускулы, хрустеть суставами и слегка боксировать с невидимым противником. Между хуками слева-справа, Бо отрывисто выдавал: - «Предлагаю! (хук справа) Ехать! (хук слева) Железной! (апперкот) Дорогой! (удар головой) Всё!» - Бо сел на место, залпом выпил стакан молока и принялся играть ножиком – с огромной скоростью тыкать лезвием между пальцами… - «Хм-хм… !» - фон дер Регис скептически поморщился: «Железная дорога снова бастует уже третий месяц… Да и пути разобраны партизанами и сданы в пункты приема вторчермета на 500 километров во все стороны… Я предлагаю продать Туку все танки (у нас их около 300 штук, кажется?) и орудия, закупить мулов, повозки и двигаться в походном порядке… А на разницу заглянем на недельку в казино в Варшаву, а, может, и в Париж на денек-другой, а?» (при этих словах Тук энергично закивал и заулыбался, достал из кармана блокнот и начал делать в нем какие-то пометки). - «Капитан!» - фон Фиш угрюмо полуобернулся к соседу: «Вы что, под трибунал меня решили подвести? Ваша идея с казино мне, конечно, нравится, однако незаметно списать 300 панцеров даже у Тука не получится (Тук с видимым разочарованием убрал блокнот обратно в карман). Кроме того, еще не известно – удастся ли на новом месте наладить сотрудничество с этими Товарищем Сергеем и Русским Слоном также, как здесь со Змеем и Кантом… (Фиш огорченно вздохнул)… Тук! Ну, а Вы что предложите?» Подполковник резерва беспокойно поерзал в кресле, снял и протер очки, водрузил их обратно на переносицу, вынул платок, шумно высморкался, достал из кармана фляжку с водкой, налил себе стопку, опрокинул, занюхал рукавом и (убедившись, что всё внимание сосредоточено на его персоне), заговорил: - «Господа! Таки Вы все давно знаете, что старый Соломон плохого не посоветует… (легкий шум в зале) Да-да! Все Вы являетесь акционерами нашего ЗАО «ИзраильСтройИнтернешнл» (конечно, кроме Вас – МастерБо – Ви таки отказались, сказав, что с бедных евреев пфеннига не возьмете, и Вас, дорогой Вован – Вы свой пакет давно пропили)… Все вы также знаете, что после окончания войны (уважаемый Скуперфильд прогнозирует ее продолжительность не более чем на 11 месяцев) великий Израиль будет таки построен и каждый из Вас получит по 1000% дивидендов… (в сторону – «Вот не надо, дорогой Вован, шептать - «Ага! Дырку от бублика!» - мы, евреи, своих камрадов никогда не обманываем!») Но у нас есть возможность существенно увеличить собственные доходы и долю в проекте… Подумайте – ну что вам делать в каком-то Бор-Беликово? Да, я знаю, что там родные места Ээвил Коотса, которые он так возвышенно-поэтически расхваливает в своих письмах. Но там бывает зима! Мой дорогой герр генерал – Ви таки помните, как мерзли прошлой зимой, когда закупленный транспорт с дровами нагло перехватил Змей?»… - «Короче, Тук! У нас срочный вопрос, предлагайте уже!» - не выдержал фон Фиш. - «Ну, таки тогда я предлагаю всем «пропасть без вести» и отправиться со мной в Одессу и далее в Иерусалим. 300 панцеров, 100 тысяч солдат и наша прославленная на весь мир сплоченная команда позволят нам расширить границы Государства Израиль до Персидского залива!» Фон Фиш задумался и поочередно стал смотреть на каждого члена собрания. Особого энтузиазма не наблюдалось… Но мнения все же разошлись… - «Жарко там и жиды одни вокруг! В субботу выпить нельзя толком!» - презрительно процедил Вован и поспешно отхлебнул пива. - «А я согласен!» - радостно поднялся с места Бо, бодро хрустя суставами: «Обожаю милых евреев и готов за них сражаться хоть всю жизнь! Мои танки дойдут до Александрии! Роммель обзавидуется!» - «Фюрер и Рейх проклянут вас как изменников! Великая Ржечь Посполитая от можа и до можа! Вот за что надо воевать!» - истерично заверещал Филюрский (но его, как всегда, никто не слушал). - «А Шпеера и ВаффенСэСэ? Что, одних здесь бросим?» - огорченно уронил совестливый фон Мардер и буквально добил оппонентов следующим доводом: «Кроме того, неужели мы так подставим Змея, Канта и Земляка? Их ведь потом за контакты с «безродными космополитами» к стенке поставят!» - «Да, к сожалению, мой дорогой Тук, принять Ваше предложение мы пока не можем…» - подвел итог фон Фиш: «Но как же нам быть? Как же добраться до этого чертова Бор-Беликово?» Мертвая тишина повисла над столом… Но вдруг в загоне раздался частый стук клавиш печатной машинки – это на авансцену нашей истории вновь выходила фройлян обершаркорова…. …. Все благоговейно затихли, и лишь Вован, внезапно приняв самое умильное выражение лица, церемонно встал, извлек из под кресла серебряный поднос с затейливой монограммой, возложил на него чистую салфетку, сверху поставил из-под кресла же взятую бутылку шампанского, хрустальный бокал, ухватил со стола тост с черной икорочкой, и, словно заправский официант, неслышным скользящим шагом приблизился к фройляйн и застыл в почтительном ожидании. Едва отзвучал стук клавишей «унтервуда», как ловкие руки бывшего станового пристава выхватили бумагу из машинки, потом стремительно повязали вокруг шеи волшебного парнокопытного салфетку, поднесли к мягким влажным губам бокал, резко опрокинули его содержимое в утробу и засунули туда же бутербродик, после чего влажная, истекающая тягучей слюной морда Блянди приобрела блаженно-мечтательное выражение… Фройляйн благодарно и глубоко замычала, бросила на Вована нежный прочувственный взгляд, после чего окинула остальное собрание таким презрительно-сожалеющим взором, что даже туповатый Филюрский смог прочитать в нем нечто вроде: «Эх, Вы! Собрались тут… Вот! Учитесь – как надо о даме заботиться!». Эффект был, надо сказать, несколько испорчен громкими хлопками, треском и мягкими шлепками о пол чего-то полу-жидкого, раздавшимся откуда-то с другой стороны коровьей туши, но у наших героев хватило совести и такта дружно отвернуться, как будто не заметив проявления одного из немногих истинно коровьих рефлексов, которые осталась у Эсти Блянди Герлс в ее новом облике… Между тем Вован, гордо возложив на упомянутый поднос творение талантливых утонченных копыт, строевым шагом подошел к фон Фишу, вытянулся в струнку и (дохнув на группенфюрера густым насыщенным перегаром так, что тот едва не провалился в обморок) отчеканил: - «Герр генерал! Депеша от фройляйн обершарфюрера! Срочно! Секретно! Только лично!» Фиш поспешно схватил депешу, отмахнулся от Вована («всё! отойди уже!») и, вздев на нос пенсне с золотой дужкой (такое, как он слышал, носил старинный русский интеллигент Киса Воробьянинов – литературный герой кого то из великих русских писателей - то ли Анфиса Чехова, то ли Достоевского и Немировича Данченко), некоторое время изучал текст, потом, видя нетерпение камрадов, откашлялся и громко прочел вслух: - «Задача: Из пункта «А» в пункт «Б» необходимо перебросить 100 тысяч военнослужащих, 300 танков, 600 орудий и 200 тысяч тонн грузов. Железная дорога разобрана партизанами. Других дорог, в европейском понимании данного слова, не существует в природе с незапамятных времен. Решение: Необходимо использовать другие пути сообщения»… и ниже: «поясняю для тупых – то есть для Вас, герр группенфюрер и остальных придурков, включая так называемого «моряка» фрегаттен-капитана фон дер Региса: надо плыть по рекам» – последнюю фразу фон Фиш прочитал особенно громко, после чего замолчал, осознавая, что сказал что-то не то… Некоторое время за совещательным столом царило молчание, нарушаемое только сопением и шуршащими звуками – штабные чины ожесточенно чесали затылки, грызли ногти и карандаши, стараясь вникнуть в глубокий смысл выданной фройляйн Блянди директивы. Потом все загомонили разом: - «Это кто здесь «так называемый моряк»?!? Да я сейчас тебя, животное, да за такие слова…!!!» (фон дер Регис) - «Я воды боюсь! Меня вы на пароход не затащите!» (Филюрский) - «Вот и славно! А то вдруг пришлось бы с тобой в одной каюте плыть – с ума сойти можно!» (фон Мардер – Филюрскому) - «Шарман! Мадмуазель! В вашей прекрасной рогатой головке рождаются самые изящные идеи, каковые Вашему покорному слуге приходилось слышать! Еще шампанского? Да? Уже лечу!!!» (Вован) - «Блестяще! Я знаю тут один бывший прогулочный теплоходик… Я его продал в начале войны Кригсмарине в качестве вспомогательного речного крейсера, но он очень комфортабельный и даже вполне может держаться на воде… Думаю, мы его можем арендовать для нашего штаба совсем не дорого! Да-да! Совсем-совсем недорого!» (Тук) - «Ну вот и решили… 19-го отплываем!» (подвел итог фон Фиш) А теперь, дорогой почитатель фон фон Фиша и его славных соратников, вновь перенесемся обратно - вперед по шкале времени – к тому моменту, когда в Злозмиевск собираются въехать наши героические партизаны: Змей, Кант, Земляк и Географ. Вот они, при полном параде, гордо восседают на своем партизанском танке, тяжелой трусцой влекомом упряжкой (проклятое чудо германской техники отказалось работать на слегка разведенной спиртом воде) из примерно 500-600 дородных партизанок, каждую из которых Земляк лично предварительно проверил по старинному методу: заставил остановить коня на полном скаку и пройти через горящую избу (в результате в округе на 100 верст одни печные трубы на пепелищах торчали). Те, кто справился и уцелел, были зачислены на довольствие в «Особую ударно-гужевую роту». - «Веселее! Веселее, бабоньки!» - подбадривал Земляк вспотевших партизанок: «Маршалов наших любимых везете! Побойчее! А ну-ка, песню! Мою любимую! Про нашу советскую Родину!» И бабоньки послушно откликнулись: «Черные фары у соседних ворот! Кляпы, наручники, порванный рот! Сколько раз, покатившись, моя голова, С переполненной плахи летела туда, Где Родина! Еду я на Родину…» - «Эх, красота и гордость!» - Земляк махнул рукой в сторону прекрасного пола, под песню заметно прибавившую ходу, и вдруг резко погрустнел и наспуился: «Жаль, Нескол, бедняга, не увидит…» - «Ничего, ума наберется, может ре-а-би-ли-ти-ру-ют!» - с гордым выражением лица Кант выдавил из себя умную фразу (подслушанную во время недавней совместной пьянки с фон Фишем, ужравшимся до такого состояния, что на время снова впашим в толерантность): «И правильно! И нечего! Кто Самого Товарища Стива «гумном нечищеным» по рации в прямом эфире обозвал? Кто «Партизанской правде» в интервью про нашего дорогого Начальника Центра рассказал, что тот ни разу в жизни за водкой в соседнее село босиком не бегал? Это ж если каждая хуторская пьянь, в начальники разведки от сельского райпотребсоюзовского ларька случайно попавшая, начнет в пьяной драке с алкашом Бучером уважаемых людей «по-матушке» величать, то так и до самого Вождя… ОЙ!» - это Змей, с опозданием заметив, что Кант начинает опять опасно заговариваться, с размаху стукнул ему по затылку рукояткой маузера… Если бы не форменная каракулевая ушанка с коллекционной маршальской кокардой, которую Кант не снимая носил круглый год днем и ночью (чтобы Александэр не увел), то ехать дальше Змею и Земляку пришлось бы уже вдвоем. Вот и Злозмиевск… В мягком лунном свете, укутанный свежей июньской зеленью садов, он был особенно хорош… У Змея аж сердце защемило от тоски – четвертый год на болоте – шутка ли!?! И снова уезжать… В далекую страшную Прибалтику, где не услышишь родной малороссийской скороговорки-суржика, а только одну тягучую размеренную «эээ..стооон…сккуую реечч», после которой уши ломит, а голова тупеет… Как же не хочется! У Змея защемило сердце – с внезапным вниманием стал он вглядываться в мельчайшие детали родного райцентра, стараясь запомнить их до последней подробности, ведь кто знает? Придется ли вернуться вновь в родное гнездо? И внезапно, как громом сраженный, партизанский командир осознал: как же изменился городок за три с половиной года немецкой власти! Куда делись жалкие мазанки колхозников, лепившиеся по окраинам? Где те родные - пыльные в жару и непролазные в остальное время года узкие кривые улочки? Куда делись облупленные и завешанные выцветшими транспарантами здания райкома и всяких других учреждений? Где та столовка, в которой Змей трижды за год отравился в 5-м классе? Где же все это!!!???!!! Перед ним как на ладони лежал современный европейский населенный пункт городского типа с ровными, аккуратными, тщательно заасфальтированными улицами и проспектами, парками и бульварами, на которых не было места ночному сумраку – так ярко и ровно горели уличные фонари. Аккуратные, тщательно выбеленные коттеджи под черепичными крышами приветливо сияли электрическим светом из многочисленных широких окон. На перекрестках – вежливые подтянутые полицейские-регулировщики, неодобрительно поглядывающие на испачканный в болотной грязи по башню танк и таких же перепачканных (по шею) «тягловых» баб… Даже бродячие собаки - и то изменились до неузнаваемости. Сытые и спокойные, все в приличных ошейниках с жестяными номерочками, они без лая наблюдали за невиданной процессией, сидя на недавно возведенных широких тротуарах. А люди! Люди! Если бы не изредка попадавшиеся среди полуночных прохожих (жизнь в городке била ключом) знакомые лица, то Товарищ Вадим непременно решил бы, что он перепутал дороги и нечистая сила занесла его куда-нибудь в Голландию, виды которой он в детстве, засунув в рот грязный палец, любил рассматривать на уцелевших изразцах печки, отапливавшей некогда здание Злозмиевского реального училища. Жители тоже смотрели на партизан хотя и без злобы, но и не слишком одобрительно. В чистых костюмах (кто – в европейских тройках, но чаще – в украинских вышиванках и смазных сапогах) под ручку с дамами и дивчинами, с домашними собачками на поводках, гуляли они по бульварам, пили кофе и пиво в маленьких кафе и пабах, листали иллюстрированные приложения к «Фелькишер Беобахтер» на русском языке, вежливо кивали робким немецким солдатам и оборванным эсэсовцам, кучками по 5-6 жавшимся к краю тротуара. Время от времени кто-нибудь из немцев, набравшись храбрости, неуверенно приближался к русским господам и начинал на более-менее ломаном языке просить: «Уфафаемые панофе! Сами мы не мефтные! Потайте на пропитание доплестным керманфским зольтатам!». Отказа, как правило, не было. Правда, некоторые «паны и паненки» морщились, но мелочь и сигареты все же исправно перетекали в протянутые плохо вымытые ладони защитников цивилизованного общества… а те, вежливо кланяясь, радостно возвышали голос: «Тай Бог Фам сдорофья! И деткам Фашим, и фсем ростфенникам!» Заливистая трель полицейского свистка прервала наблюдения Змея… На перекресток дороги выскочил щеголеватый русский полицейский в перчатках с белыми крагами и жезлом, которым он делал энергичные движения, указывая кавалькаде, что ей следует немедленно остановиться. - «Не понял!» - изумленно забормотал Земляк, привставая за плечом командира: «Совсем нюх мусора потеряли, что ли? Не видят что ли, кто едет??» и продолжил, обращаясь уже к регулировщику: «Эй ты, самка собаки! Ты что – мигалки не видишь?» (палец Земляка уперся в здоровенную синюю мигалку, укрепленную прямо на лобовой броне). - «Городовой надзиратель Петренко! Значек номер 13113!» - вежливо поднося руку к козырьку, доложил полицейский: «Пожалуйте документы на транспортное средство!» Змей и Кант недоуменно переглянулись, Земляк же, что-то быстро сообразив, мгновенно растворился в воздухе – как и не было его… - «Так-так! Полицай озабоченно обошел танк по кругу: «Номеров нет, машина грязная и чадит… экологические нормы явно не соблюдаются… Права, пожалуйста!» - «Да землячек, ты чаво?» - как-то сразу просительно заговорил тонким голосом Кант: «Мы же свои, местные…., может, договоримся?» Но полицейский неожиданно резко отшатнулся и потащил из кобуры пистолет: «Что? Взятку? Мне? Русскому полицейскому?» Змей, понявший, что ситуация выходит из-под контроля, взял решение проблемы на себя. Залезши правой рукой за борт своего маршальского кителя, он извлек картонную карточку розового цвета с красной полоской наискось и, надменно улыбаясь, протянул ее постовому: «Читайте!» Тот взял документ в руки, повертел из стороны в сторону, несколько раз перевернул, заглянул с оборота и озадаченно спросил, разом растеряв всю свою минутную самоуверенность: «А што эта?» - «Ты какой год в полиции служишь, хлопчик?» - зловеще поинтересовался Товарищ Вадим: «Небось первый?» - «Да! То есть, так точно!» - «Читать по-немецки умеешь?» (милиционер густо покраснел и мгновенно вспотел)…. - «Вижу что умеешь… (Змей гнусно усмехнулся)…. Только готические буковки еще не совсем знакомы… и написано слишком мелко (полицейский энергично закивал)… ну тогда я сам как-нибудь переведу: «Транспортное средство не подлежит досмотру чинами русской и германской военной полиции, равно как и лица, в нем находящиеся. Подпись – группенфюрер фрайгерр Отто фон Фиш цу Швайнваген… Всё ясно? Свободен!» Едва смущенный регулировщик отошел от танка, на башне материализовался, как ни в чем не бывало, Земляк и начал командовать «Особой гужевой ротой»: - «А ну-ка, девушки! Взяли! Еще раз! Взяли!» - но сразу сдвинуть с места 50-тонную махину было не так просто. Пока танк раскачивался туда-сюда, Змея скучающе рассматривал плакаты на афишной тумбе. Первый извещал «граждан обывателей Фишбурга (бывш.Злозмиевск)» о том, что в связи со скорым отбытием городского мэра Феодора Рыбина-Свиновозова (ниже мелко – по-немецки – фрайгерра фон Фиша) на повышение в Эстляндию, будут произведены внеочередные выборы на вакантную должность…. Второй – нарисованный кричащими красками, уведомлял горожан, что на ближайшее время намечен «Первый злозмиевский гей-парад», для участия в котором приглашаются все желающие (в том числе разрешен вход с собаками и германскими военнослужащими) и что после него в клубе «Голубая Рыба» состоится грандиозное «садо-мазо шоу» знаменитой Саши Милосердной, с «одноименным исполнительницем» в главной роли…. Пока танк добирался до центральной площади, Кант и Змей поспорили – что обозначает слово «гей-парад»? Кант предполагал, что это парад, посвященный какому-нибудь славянскому празднику и, в качестве аргумента, приводил известный марш «Гей, славяне!». Змей же считал, что в словосочетание просто вкралась ошибка, и вместо «гей-парад» надо читать «гой-парад», и, следовательно, – все это проделки Соломона Тука и «еврейского лобби» в комендатуре фон Фиша. Мрачный Земляк слушал их мнения весьма долго и внимательно, не перебивая, только что-то помечал в свою маленькую записную книжечку, но когда спор зашел в тупик, соизволил просветить своих наивных командиров: - «Вы что, Регисовы шифровки вообще что ли не читали все последние месяцы? Только селедку и сало в них заворачивали, да шелуху от семечек сплевывали? Я и сам так делаю, но читать предварительно все же надо! Так вот, Фиш совсем расслабился на наших хлебах и вспомнил как-то, что настоящая подлинная демократия без гомосеков (пидарасов, проще говоря) существовать не может! Это, мол, краеугольный камень то ли рантности, то ли еще чего (слово уж больно мудреное!)… Вот и собрал по всем войскам всякую шелупонь, у которой на баб не встает, создал для них клуб, а потом нашел у нас на болоте полудохлую Сашу, истощенную месяцами погони за Несколом – и нате! Фон Фиш клялся недавно по-пьяни Регису, что рано или поздно какую-то «Шнобелевскую премию» за это дело получит…» Однако закончить свою содержательную политинформацию Земляк не успел – упряжка с визгом и звоном бубенцов влетела на площадь, сбив попавшегося прямо по пути Вована. Зондерфюрер, по которому основательно прошлась сотня другая одетых в лапти и кирзовые сапоги дамских ног, попытался было подняться, но тут на него наехал гусеницей танк и вдавил в асфальт по самые ноздри. Однако едва 50-тонная машина проехала дальше, главный злозмиевский «сомелье» немедленно встал, критически оглядел порванную траками замшевую куртку и философски изрек: «М-да, курточке-то хана… А был бы трезвый – и насмерть могло бы задавить»…. Картина, представшая перед партизанскими вожаками, была воистину эпической: Прямо из окон в разверстые чрева грузовиков вылетали мешки и ящики с банковскими пломбами, солдаты торопливо выносили из подъездов корзины с переложенными соломой бутылками коньяка, водки и виски, связки колбас, круги голландского сыра, свиные окорока, штуки сукна, связки мехов, картины и гобелены… С особым тщанием вытаскивали из подвалов окованные железом ящики с надписями типа: «Собственность Риттера фон дер Региса! Коллекция! Не ронять! Не кантовать!» Но всю эту неразбериху словно закрывали собой оберпанцермастер МастерБо и подполковник Соломон Тук, ожесточенно возившиеся в детской песочнице около дворца «Обергруппенфюрер». Оба ожесточенно жестикулировали, периодически хватали друг-друга за грудки и явно игнорировали полтора десятка адъютантов, беспомощно столпившихся чуть поодаль ожидании приказаний. Заинтригованные донельзя Змей и Кант наперегонки спрыгнули с танка и со всех ног кинулись к песочнице, а Земляк – так тот вообще исчез и через мгновение материализовался за спиной у Тука… Представшая их глазам картина просто поражала воображение. Из песка была сложена серия ландшафтных карт Мира, с раскиданными по ней спичечными коробками и воткнутыми в них разноцветными флажками с географическими названиями. Рядом – на скамеечке – располагалась развернутая игра-«монополия» с разноцветными фигурками-фишками и стопками карточек…. - «Я! (мощный хук справа, едва не задевший скулу Тука) Не отдам! Вам! Европу!» (попытка пнуть Тука коленом в пах – но Тук опять увернулся); - «Я таки еще раз Вам повторяю – взгляните сами! Тут кругом мои фишки! Все по честному! Вы проиграли мне не только Европу, но и все Штаты в придачу - вместе с Ээвил Коотсом и его домиком! Будьте же благоразумны! Удовлетворитесь тем, что удалось выиграть Вам! Вот Канада – очень милое местечко - у меня там масса родственников… Ну право же, поезжайте в Канаду, любезный Бо – там чудный климат!» - «Тук!» - Бо дико взревел: «Ты меня обжулил! У тебя кости неправильные! Я требую все переделить! Ну… (голос упал почти до просительного) … пожалуйста!» - «Любезный мой панцермастер! Вы уже проиграли мне в домино, в карты, в шашки и в городки! Даже в «ножички» Вы сумели отыграть у меня только Сингапур, а в биллиард – одну Доминикану… Может уже хватит? Ваша ставка на Луну пока принята быть не может – нет средств сообщения. Игра закончена!» У Змея захватило дух от предвкушения дальнейшего развития событий, но его ожиданиям не суждено было сбыться – из окна высунулась по пояс фигура капитана цур зее фон дер Региса, навела на прибывших морской бинокль и гаркнула: «Руссишь официрен! Марш-марш капитулирен к нам на второй этаж за стол! Водка греется!» Змей и Кант заколебались – уж больно хотелось досмотреть до конца действо, грозившее перерасти в «1-ю канадо-израильскую войну», но Регис был настойчив и категоричен: «Немедленно сюда! А то я в Ставку на вас пожалуюсь! … По партийной линии…» - зловеще добавил бравый моряк, понизив голос, а потом, оценив ситуацию, коварно добавил, обращаясь к МастерБо: «Герр оберпанцермастер! У Вас молоко убежало!» При этих словах Бо резко встрепенулся, выпучил глаза и, махнув рукой на попавшую в «жидо-масонские лапы» Европу и Америку, стремглав бросился в темноту парадного… А Тук, с улыбкой поправив съехавшие на сторону очки, произнес в адрес моряка: - «Милейший мой друг фон дер Регис! Таки еще раз настоятельно рекомендую Вам подумать над теми блестящими перспективами, которые могут Вас ожидать в Земле Обетованной! Вы только что еще раз доказали, что можете занять не последнее место в наших высших сферах…. Стоит Вам только….» - «Да пошел ты!» - буркнул Регис, исчезая с подоконника: «Не для тебя старался!» В банкетном зале «дым стоял коромыслом». Вечеринка действительно началась давно – это было видно по унылым лицам тех камрадов, которых долг службы и товарищества продолжал удерживать на своих местах…. Едва Змей и Кант вступили внутрь (Земляк предпочел раствориться- как и не было его – только время от времени стаканы сами по себе поднимались в воздух и с бульканьем опрокидывали свое содержимое «в никуда»), как к «дорогим товарищам маршалам» подскочил фон дер Регис и начал подталкивать их к столу, понукая горячим шепотом: - «Скорее, камрады! Скорее! САМ – сильно не в себе…. Он говорит уже четвертый час! Одними цитатами…. Еще немного – и мы его потерям!» И верно – стоя в кресле во весь свой немалый рост, группенфюрер Фрайгерр фон Фиш вещал хриплым замогильным голосом: - «….Отбросив заблуждения прошлого, обратимся же к светлому будущему всеобщей выгоды и толерантности, безусловному верховенству закона, который один только способен разрешить проблемы цивилизации, нарастающие по мере энтропии Вселенной и грозящие опрокинуть в пучину межэтнических и межконфессиональных конфликтов то великое наследство, которое нам осталось от эпохи Античности и получило славное и блистательное продолжение в устах великих гуманистов Возрождения и позже – в Новое время, когда лучшие философские умы обосновали и развили те вечные истины, которые закреплены в Конституции Соединенных Штатов Америки и других творениях наших братьев по всему миру, стремящихся своим скромным незаметным строительством приблизить момент окончательного торжества древних ожиданий человеческой расы, ставшей заложницей своих идеалистических заблуждений…» (фон Фиш благодарно принял стакан с водой от восхищенного Филюрского, пресмыкавшегося рядом и не сводившего с генерала восхищенных глаз)… - «Всё ясно!» - Змей, оценивающе прищурившись, уперся взглядом в жадно пьющего холодную воду группенфюрера: «Опять охмурили…. Рецидив…» - «Товарищ Маршал! Это лечится?» - обеспокоенным и каким то совершенно упавшим голосом запросил фон дер Регис… - «Не знаю… Обычно при наступлении рецидива вероятность выздоровления – менее процента… Но можно попробовать… Тащите самогонки! И откройте пошире окна! Наш русский воздух творит чудеса!» Несколько человек из-за стола бегом бросились выполнять приказание, а Кант, решительными шагами приблизившийся к фон Фишу, громко и отчетливо произнес: «Смерть фашистским оккупантам!», после чего между ним и маститым эсэсовцем состоялся крайне занятный диалог: - «Убийством ничего не решить! Выход только в главенстве закона и всеобщей толерантности!» - «Докажи! Ставлю свой зуб (вот этот – золотой – пощупай – настоящее золото! Сам Тук лично вставлял!) против твоей коллекции эротических фотографий фройляйн Новодворской вместе с ее автографами: в России ваши толерантность и демократию не насадить! Никогда!» - «Как никогда? Взгляните в окно, мой юный друг: вот он – Фишбург – прямое доказательство моей правоты! Вспомните ваш нестерпимо грязный и вонючий Злозмиевск с диким и необразованным населением! Всего три года – и перед нами населенный пункт, который с некоторыми натяжками не стыдно разместить где-нибудь на задворках Европы – в Албании, на пример…» - «Не пройдет и получаса, как от всех этих «достижений» (Кант злорадно сморщился) не останется и следа! Пойдемте-ка к окошку!» (подхватив фон Фиша под локоть, поволок его к подоконнику) «Вот телескоп, смотрите внимательно! Да не на звезды – на город!» Все бросились следом. Картина, представшая перед глазами и стеклами окуляров, напоминала «Последний день Помпеи». В ней было что-то глубоко и неповторимо мистическое – и отразить ее способна, разве что, кисть великого Вована, хорошо опохмелившегося после бурно проведенной полярной ночи…. По всему городскому периметру, сколько глаз охватывал, двигались войска. Перемешавшись между собою, части вермахта, СС и полиции, длинными серо-черными колоннами вливались в городские улицы и текли к Главной Болотной Пристани. Танки, пушки, автомашины, повозки и снова танки – текли они осторожно по асфальту и брусчатке, тщательно огибали тротуары с расставленными на них столиками кафе, послушно останавливались перед грозными русскими регулировщиками, требующими пропустить какую-нибудь случайную старушку, и шли дальше, постепенно оставляя городские окраины… Но что это? Перед глазами группенфюрера разворачивались потрясающие по своей нелепости и какой то потусторонней нелогичности картины: Едва последний германский солдат проходил мимо, облик города и горожан начинал катастрофически меняться. Вот, на пример, колонна оборванных, кутающихся в драное отрепье, полуобмороженных (летние ночи на Украине так морозны!) эсэсовцев движется мимо очередного летнего кафе. Опрятно и со вкусом одетые мужчины и женщины, перемешивая в кофейных чашечках сливки и цепляя крохотными ложечками лимонный щербет из фарфоровых вазочек, равнодушно провожают их взглядами, а дети, чинно играющие неподалеку в «концлагерь», даже машут руками: «Дяденьки германцы! Счастливого вам пути! Возвращайтесь скорее, привозите пирожные и игрушки!». Но вот последняя кляча, с трудом волокущая повозку с телефонным имуществом, медленно скрывается за поворотом… И что тут началось! Не приведи Дас-Аненербе! (фон Фиш побледнел и схватился за сердце): Прямо на глазах мужчины и женщины, утробно рыча, опускаются на четвереньки, рвут на себе пиджаки и блузки, из под которых густо лезет свалявшаяся бурая шерсть… Откуда-то в их руках появляются огромные «четверти» с водкой, содержимое которых они дружно опрокидывают в удивительно широкие клыкастые пасти. Потом, на фоне загорающихся домов начинается дикая первобытная драка и тотальный грабеж… Звенят разбитые стекла витрин, звонко лопаются шины припаркованных у тротуара легковых автомобилей, «стреляет» в огне пожарищ черепица. Дикий визг детей, внезапно начавших забытую игру «казаки-разбойники», режет слух цивилизованного группенфюрера. Но нет! Вот оно! Есть светлое пятно на фоне всеобщего разложения: вслед за уходящими солдатами поспешно пробирается меж разгрома парочка мужчин с необыкновенно одухотворенными лицами. Они нежно держатся за талии и в их ушах поблескивают сережки, а походочка так неповторимо женственна и изящна… С испугом обходят они разгромленное кафе, стараясь не наступить на пьяных мужчин и женщин, обойти выброшенные из окон драные кружевные подушки, из которых вылетел весь пух… Один из алкашей подымает голову и упирается в парочку безумными бело-мутными буркалами… «Ба-а-а! Да это ге.. ге…Пидорасы!!!!!» - вырывается из его пасти нестерпимо громкий и какой-то восторженно-радостный крик и, внимая ему, начинают шевелиться и привставать со своих лежбищ остальные дикари. Секунда, и картина меняется с калейдоскопической быстротой – парочка одухотворенных личностей отчаянно пытается убежать от настигающей ее грязной отвратительной толпы, мчащейся по улице со скоростью южного урагана. Но нет – орущая масса захлестнула одинокий «островок культуры», закружила в своем водовороте. Но что это? Внезапно один из преследуемых поднимается над водоворотом, подняв в верх на вытянутых руках другого – в трогательно-напрасной попытке спасти своего любимого от рук варваров…. Тщетно… не успела слеза умиления скатиться по суровой щеке целиком захваченного волнующим зрелищем фон Фиша, как десятки рук потянулись к спасающему и спасаемому и, одновременно, рванули их вниз – в клокочущую бездну… Секунда… и толпа сомкнулась над поверженными… Все кончено…. - «Во… во… во…» - раскрытый рот группенфюрера ловит воздух, словно его, как старого карася, выбросила на берег ловкая подсечка опытного рыболова… - «Волокардинчику?» - участливый и обеспокоенный обер-санитар тут как тут – тянет из кармана пузырек, но герр генерал отчаянно мотает головой, и снова безнадежно разевает рот: «Во… во…» - «Водки группенфюреру!» - решительная фигура Вована возникает неожиданно: «Быстро!» Несколько лихорадочных глотков, звон скатившейся на пол пустой литровой бутылки и обмякшее тело генерала с трудом перемещают на диван, где Вован уже поправляет подушку и заранее устанавливает полуведерный кувшин с рассолом… Часть 3. «Похождения капрала Ээвил Коотса в тылу у группенфюрера фон Фиша». Действие первое. Тренировочный лагерь 81-й парашютной дивизии. Северная Дакота. - «Капрал Коотс!» - вопль мастер-сержанта Бо мог за доли секунды вывести из комы средне-статистического умирающего (чем периодически пользовались в местном армейском госпитале), но он, тем не менее, не оказал ровно никакого воздействия на вечно юного (хотя, согласно метрике, ему уже шел 5-й десяток лет) капрала Ээвил Коотса, с безмятежной (и немного потусторонней) улыбкой развалившегося на своей койке и вперившего взгляд в старую черно-белую фотографию, бережно удерживаемую левой рукой напротив безупречно-арийского курносого носа. С самого призыва на военную службу (куда Коотса добровольно привели родственники, без малого 20 лет надеявшиеся навсегда избавиться от него и увидевшие в развернувшейся войне последний счастливый шанс реализовать данное намерение), Коотс вызывал всеобщее удивление, граничившее то со священным ужасом (со стороны товарищей-новобранцев), то с тяжелыми нервными срывами (у непосредственного начальства). Последнее неоднократно пыталось даже демобилизовать нашего героя, но родственники капрала предусмотрели данную возможность. Толстый армейский штаб-врач Абрахайм О,Тук по-своему честно отрабатывал заключенный с ними тайный контракт, регулярно признавая Э.Кота не только полностью психически здоровым, но и пригодным для выполнения самых опасных боевых операций. Нет! Не то, чтобы капрал был так уж безнадежен - он прекрасно стрелял, изрядно бегал и даже мог, без посторонней помощи, поднять штангу… но… в нем словно одновременно жили три разных человека, три полностью самостоятельных и самодостаточных личности, ведших непрерывную борьбу за коотсово тело… И внешнее поведение капрала строго соответствовало тому, какая сущность одолела в данной титанической схватке в каждый конкретный момент. Началось все с того, что Коотс, особенно в первое время, был свято уверен, что служит не в парашютно-десантном подразделении Ю.С.-ами, а в дивизии СС «Тотенкопф»: всех начальников он приветствовал не иначе как вскидыванием правой руки и воплем «Хайль Гитлер!», по утрам вместо «Амэрыка! Амэрыка!» исполнял «Дойчланд юбер аллес!» и вечером, возвращаясь с полевых занятий, в пол-голоса бормотал что-то типа: «...какой-то подозрительный у нас командир роты – совершенно не похож на арийца… И как его в СС взяли?» (ротным у Кота был этнический индус). Только длительные усилия мастер-сержанта Бо, которому отчаявшееся начальство отдало под персональную опеку странного новобранца, привели к тому, что Коотс сначала засомневался в том что попал в СС… «Неужели меня зачислили в Вермахт?» спросил он сам себя после длительного раздумья, сидя как-то ночью на совей койке и одной рукой перебирая пальцами страницы «Майн Кампф», а другой - почесывая яйца… «Они ведь обещали, что только в СС!» - с обидой произнес он, обернувшись к млевшим от невиданного зрелища соседям по койке: «Тут ведь одни евреи и унтерменши!» - завопил он наконец и утром потребовал у командира, чтобы тот выдал ему документы на перевод в СС-дивизион, угрожая в противном случае «Написать лично рейхсфюреру»… Вразумления Мастера Бо, оравшего так, что в казарме стекла дребезжали, Коотс долго не мог понять, тупо повторяя «Яволь, герр обершарфюрер! Яволь, герр обнершарфюрер! Яволь, герр обершарфюрер!», пока Бо, в избытке чувств, не влепил уме «хук слева», после чего Коотс, уже на земле, замолчал и глубоко задумался … Именно после беседы с Мастером Бо (будем так его называть для краткости), кажется, Коотс начал догадываться, что он вообще не в Рейхе… и даже не в составе Непобедимой Германской Армии… И тут-то, на фоне страшного душевного катаклизма, к власти в бренном теле прорвалась вторая ипостась капрала… Ээстоонсккаая… Внешне она сначала всем понравилась. Коотс стал предельно молчалив, очень аккуратен, услужлив, перестал петь нацистские песни… На следующее утро после экзекуции он долго разглядывал портрет фюрера, стоящий на тумбочке в изголовье, а потом удивленно и немного застенчиво спросил соседа: «А кто этот усатый господин?» - вопрос, за который еще пару месяцев назад этот самый сосед без объяснения получил от самого Коотса крепкую оплеуху, сопровождаемую нецензурной бранью на отборном немецком… Но дальше дела пошли хуже… Во-первых, ранее подтянутый, энергично-спортивный и вполне смышленый в вопросах военной подготовки, Коотс стал вялым и просто возмутительно медлительным – он последним одевался, также последним выходил из столовой, на ходу еле передвигал ноги, а на все замечания реагировал крайне заторможено. Так, выслушав как-то утром от Бо обычное замечание по поводу своей нерасторопности, капрал уже поздно вечером подошел к нему и, застенчиво переминаясь с ноги на ногу, произнес фразу, от которой бывалый вояка сам едва не впал в кому: «Сээр! Заачеем Выы таакк руккаееттесь?» Дальше-больше… Коотс неожиданно зачастил на почту, где заказал подписку на кучу сельскохозяйственных (в особенности же – скотоводческих) журналов… явился в местную библиотеку, где потребовал не подшивку «Плей-боя» за прошлый год и даже не комиксы про «человека-паука» (как делало подавляющее большинство остальных солдат, если они, отлынивая от строевых занятий, приходили в этот неуместный для воинской части «храм культуры»), а учебник по истории Великой Эстонии и Православный катехизис. Теперь по-вечерам, когда остальные усталые товарищи упоенно мечтали о бабах, которых они трахнут в 6 часов вечера после войны, или беседовали о сортах сигар и выпивки, Ээвил Коотс иногда отрывал мутный взгляд от «Болезни парнокопытных» и вдруг взахлеб начинал рассказывать о традициях разведения крупного рогатого скота в Прибалтике… Где-то в этот же период в его лексикон твердо вошло и никогда уже потом не выветрилось выражение «упереться рогом», обозначавшее крайнюю степень упрямства (а упрям Коотс стал просто необычайно). Как то, выпрыгнув, вернее – неторопливо шагнув, из самолета во время очередной выброски, капрал все никак не дергал кольцо и камнем устремился к земле… и казалось, что ничего его не может уже спасти, не попадись на пути его падения купол парашюта Мастера Бо, покинувшего самолет минутой раньше. Перепутавшись стропами, они устремились к земле уже вместе и, когда Бо, захлебыявась в потоках воздуха проорал Котсу – «дерни за колечко, сынок!», тот невозмутимо (подумав минуту) ответил: - «Не хочу, сэр!» - «Почему ??!!??» - …..Коотс еще с минуту подумал, натужно шевеля губами, потом дерзко взглянул Мастеру Бо в глаза и выдал: «Я уперся рогом! Сэр!» После длительной борьбы, сержанту все же удалось самому выдернуть заветное колечко и об землю лихие парашютисты хоть и шмякнулись, чисто по инерции, но без фатальных последствий. На Ээвил Коотса удар головой об землю (с тройным переворотом) подействовал даже плодотворно – из госпиталя он вышел совсем другим человеком. Теперь это был не угрюмый «наци», по ошибке угодивший в армию противника, и не заторможенный хуторянин, а «100-процентный американец», постоянно насвистывающий «янки-дудль», не вынимающий изо рта жвачку и абсолютно уверенный в том, что «Бог любит Америку»… Он стал таким «рубахой-парнем», что сослуживцы, ранее шарахавшиеся от обеих прежних ипостасей, просто нарадоваться не могли… пока однажды, темной беззвездной ночью, стоя в очереди у солдатского публичного дома, рядовой Педрито Гомес от щедрой души не угостил Коотса свежим коксом… Потом Гомес клялся, что сделал это не нарочно и «вовсе не хотел подсадить этого славного парня на дурь – он и так чересчур дурной…», но было поздно. Попробовав «волшебного порошка», все три «души» Ээвил Коотса потеряли всякое представление о «субординации» и теперь «смена караула» у них теперь происходила нежиданно и(как правило) в самый неподходящий момент…. Вспомнив, наконец, про все эти нюансы, Мастер Бо перестал натужно орать (что он делал уже минут 5 – пока вспоминал вышеизложенную трагическую историю, аж побурел, бедняга) и осторожно, крадучись, на цыпочках, обошел койку Коотса со стороны изголовья, чтобы осторожно заглянуть – что за фотографию держит капрал и, таким образом, определить – в каком из своих сумеречных состояний пребывает славный десантник в данный конкретный момент. Подобным предосторожностям при непредвиденном поведении подчиненного сержант научился совсем недавно – и благодаря не вполне приятным для себя обстоятельствам. – За пару дней до того, до «седьмого пота» гоняя Коотса в его «ээстоонскоомм» состоянии по полосе препятствий, Бо, совершенно озверев от неповоротливости и тупости доставшейся ему под команду скотины, подлетел к капралу и занес ядреный кулак над его головой с криком: «Что же ты, самка собаки, спишь на ходу! А если бы на тебя напал Гитлер?!?» … Очнулся Бо уже на земле – над ним, сомкнув одну руку на горле сержанта, а второй занося десантное мачете, склонился свирепый Истинный Ариец – с пылающими гневом глазами, в которых угадывалась скорая и немилосердно жестокая его, сержанта, гибель. Побелевшими от гнева губами капрал зловеще прошипел: «Не смей, грязный янки, поминать всуе имя Великого Фюрера!!!» - При воспоминании об этом Бо аж передернуло – мороз прошел по коже… «Так-так…, осторожно, посмотрим… чья же там фотография…» - мысли сержанта непривычно лихорадочно вертелись в натруженной голове (Бо каждое утро, в порядке тренировки, наносил сто ударов головой по набитой песком кожаной боксерской груше)…: «УФФФФ!!! Нормально…!» с фотографии на Бо умильно глядел босоногий эстонский подросток в штанишаках по-колена, обнимающий за шею пегую упитанную корову с ба-а-альшущим выменем. Снизу просматривалась какая-то надпись, которую Бо с трудом разобрал: «На память о моей любимой Эсти Блянди – жди меня, милая!» Убедившись, что перед ним самая мирная и послушная сторона многогранной Коотсовой натуры, Бо расслабился, вытер обшлагом кителя пот со лба (от непривычных умственных усилий он вспотел, как если бы пробежал 10 миль в полной выкладке) и присел на край койки, глядя на капрала почти дружелюбно (то есть исподлобья, конечно, но не налитыми кровью глазами). Рука сержанта ласково потрепала подчиненного по щеке (при этом голова Коотса резко мотнулась – он больно стукнулся арийским носом о тумбочку – и слегка «проснулся»). Бо изобразил улыбку (при воспоминании – что ожидает Коотса, ему действительно стало весело) и произнес вкрадчиво (оконные стекла в казарме задрожали едва в четверть силы) и, как самому Бо казалось, ласково: - «КОТЕГ! (Мастер Бо всегда коверкал имена) БЫСТРО ОДЕВАЙСЯ И В ШТАБ!!! ДЛЯ ТЕБЯ ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ!!!» Прошло полчаса, когда Ээвил Коотс, сопровождаемый сержантом, прибыл, наконец в штаб Тактической группы «Бис» батальона «А» своего полка и предстал перед едва скрывающим радость ротным командиром – первым лейтенантом Мудунюхаджирном Пахлававротпихани, который, смахивая с глаз слезы счастья, обнял Коотса, и, восторженно всхлипывая, протянул мастер-сержанту казенную бумагу, прошептав – «сержант! Вы сами как-нибудь!», после чего выскочил за дверь и стремительным шагом проследовал к КПП, в салуне за которым ротные офицеры уже заказали праздничную порцию виски…. От непривычного поведения ротного командира и любимого сержанта капрал немного даже растерялся. Эстонские мозги слабо справлялись с потупавшим потоком новой информации, а изнутри наружу одновременно рвались заточенные до времени Истинный Ариец и Амкриканский ГудБой – и они, сгорая от любопытства, таки пролезли – оба сразу – но не сумев до конца оттеснить медлительного эстонца. Все трое замерли в ожидании. В результате получилось интереснейшее для психотерапевта-практика зрелище: на бледном застывшем лице убер-менша с упрямо выдвинутой вперед челюстью резко выделяются совершенно пустые «оловянные» глаза эстонского хуторянина, тогда как каменные щеки упорно кревит глупая (не менее бессмысленная, чем взгляд) «фирменная» улыбка янки… Бо испытующе посмотрел капрала, на всякий случай, отошел на пару шагов назад, сунул руку в правый карман и нащупал пальцами тяжелый армейский кастет… Потом, убедившись, что Коотс не собирается на него броситься немедленно, сержант приободрился и громко (чтобы слышали столпившиеся у окон однополчане, сбежавшиеся со всего лагеря) открыл следующий диалог: - Капрал Коотс! - Да! Сэр! - Поздравляю, капрал! - Рад стараться! Сэр! - Ты назначен для выполнения особого задания! – Бо довольно осклабился (сообщить гадость для подчиненного для него было слаще, чем выпить литр простокваши - спиртного сержант не употреблял): Наше командование выбрало тебя, сынок, для испытания нового способа высадки с самолета! Прыжок без парашюта! (за окном изумленно-ужасающийся выдох многосотенной толпы – и снова тишина) - Я горд, что именно моему подчиненному поручили такую задачу! (смутный ропот недовольства – Коотса не любили, конечно, но не до такой же степени…). Бо недовольно взглянул за окно (особо активных как ветром смело с подоконника – сержанта боялись как триппера) и продолжил: - Ты полетишь на самолете Б-24 на Восток, чтобы высадиться в районе Можайск-сити и вступить в связь с русскими партизанами! Прыгать будешь без парашюта прямо в снег в густом Можайском лесу с высоты 10 метров (Бо снова ухмыльнулся – его как-то тоже сбросили с самолета в лесу (правда – в тропическом) – и даже с парашютом, но на память о той высадке ему досталась деревянная ниже колена нога и корсет, каждое утро со скрипом натягиваемый поверх переломанной грудной клетки). Сержант оценивающе взглянул на Коотса, но вытянувшийся по стойке «смирно» десантник и бровью не повел… Будь Бо экстрасенсом – и то вряд ли сумел бы прочитать он мысли, теснившиеся под несколькими сантиметрами крепчайшей костной ткани, ибо это были мысли трех разных людей: - «Скоорроо ообеед» - думал эстноец. Смысл речи, произнесенной мастер-сержантом, до него еще не дошел и он продолжал «додумывать» то, что пришло в голову по пути в штаб. - «Я лечу на Восточный фронт! Против меня будут сражаться лучшие солдаты в мире!» - ариец был в полном восторге – в каком качестве попасть в расположение непобедимой германской армии, ему, собственно, было все равно. А вот «100-процентный янки» его восторга не разделял совершенно и, воспользовавшись тем, что эстонец продолжал стимулировать выделение желудочного сока, а ариец в полном экстазе нынул в глубины подсознания, завладел обстановкой и сделал неопределенное движение вперед. - «Есть вопросы, капрал?» - Бо отреагировал мгновенно. - «Да! Сэр! Какие у меня будут премиальные? Сэр!» Вопрос о премиальных стал для Мастера Бо полной неожиданностью, но, надо отдать ему должное, сержант мгновенно подсчитал все полагающиеся капралу надбавки «за действия в тылу врага», после чего сообщил: - «Не беспокойся, Коотс! Твои деньги никуда не пропадут – ты напишешь доверенность на мое имя и, после возвращения с задания, получишь всё, что тебе причитается!» - «Благодарю, сэр, но…» - «Никаких но, сынок! Твои доллары будут тебя ждать! Или ты сразу хочешь подписаться на военный заем?» - «Нет! Сэр!» - Коотс от испуга даже забыл о предстоящей операции – сама мысль, что его кровные баксы могут перекочевать в карман к государству, даже не побывав его собственном кармане, так его напугала, что остальные эмоции отошли на второй план. А между тем, Бо, чья мозговая деятельность потекла по разбуженному Коотсом «меркантильному» направлению, внимательного того осматривал, размышляя: «Так, ботиночки-то ему надо будет обменять – новые жалко, да и форму «третьего срока» выдадим, пожалуй…, а эту спишем, как «изношенную». - «Сэр! Какое мне выдадут оружие? Сэр!» - выкрик Коотса отвлек сержанта от подсчетов будущих дивидендов с «наследства» капрала. - «Сынок! Ни о чем не беспокойся! Ты будешь прыгать совсем налегке – для облегчения приземления у тебя не будет ни оружия, ни боеприпасов, ни зимней одежды!» - «Сэр! А как же я свяжусь со своими? Рация то у меня хоть будет? Сэр!» «Не-е, ну и болван!» - Бо (про себя) не уставал удивляться тупости капрала: «От него мокрое место останется, а он все «о связи со своими» беспокоится!» Но вслух произнес совсем другое: «Коотс! Рацию, для сохранности, выбросят вслед за тобой на парашюте! Еще вопросы? Нет? Курго-ом марш!» (Капрал дисциплинированно повернулся и помаршировал на плац, где его уже ждали двое дюжих афро-американцев с повязками «Военная полиция», готовивишихся усадить Коотса в джип и доставить на аэродром, даже если у него и возникнут расхождения во мнении с планами ученых, подготовивших данный сногсшибательный эксперимент в интересах вооруженных сил Ю.Эс.Эй.) «Летающая крепость», от которой требовалось доставить Ээвил Коотса сначала в Европу, а потом – на необозримые просторы Сибири (из которой, как известно, и состоит Россия), прогревала моторы… Перекрикивая вой винтов, пара высоколобых «очкариков» в белых халатах с «именными» нашивками, вертелась вокруг уже переодетого в какую-то рванину Коотса, обматывая разноцветными проводами датчиков и обстукивая молоточками. Одному из «доков», ярко выраженному семиту по фамилии Майор, особенно нравилось стучать Коотса по голове, одновременно приставив к ней стетоскоп. Каждый раз, нанеся серию ударов, Майор, изумленно-восторженно поднимал брови, прислушивался и бормотал: «Какой чистый, какой глубокий звук! Поразительно!» Коотс, совершенно обалдевший, смотрел на всех глазами измученной мухами коровы и почти ни на что не реагировал, тупо кивая на разъяснения Майора: - «Когда будешь прыгать с самолета в снег, пошире расставь руки, чтобы достичь «планирующего эффекта» - внушал ему высоколобый: «В снег входи головой вниз – иначе можешь поломать ноги! Понял?» - «В прошлый раз мы сбрасывали десантника с прикрепленными к нему двумя пружинными матрацами, в надежде, что они самортизируют силу удара об землю» - жизнерадостно рассказывал второй ученый, считавший своим долгом отвлечь капрала от мрачных мыслей: «К сожалению, при столкновении с поверхностью крепления не выдержали и наш бравый парень полетел в одну сторону, а стопка матрасов – в другую…» - «Сэр! Какова вероятность успешного приземления!?!» - вдруг истошно завопил капрал, на что Майор, мягко потрепав его по плечу, обнадеживающе ответил: - «По нашим расчетам, Коотс, из каждых 100 высаженных должно уцелеть примерно 10-15 человек. Если брать тебя за 100%, то и от тебя, примерно, должно остаться 10-15 процентов, так что шансы довольно высокие…» Шагах в 10 тоже происходила бурная сцена – там Мастер Бо сцепился с Абрахаймом О,Туком в схватке за право стать «доверенным лицом» Ээвил Коотса. Хитрый доктор, как прослышал о предстоящем отлете его «лучшего пациента», сразу рванул на аэродром с целой папкой электрокардиограмм и квиточков анализов: - «Это мой любимый больной! Я такого всю жизнь ждал!» - кричал он сейчас, наскакивая на Бо со скальпелем в руках: «Или доверенность на меня, или я его никуда не пущу! Он очень нездоровый человек!» - «Это приказ командования!» - Бо энергично отмахивался армейским мачете, но, под натиском рассвирипевшего эскулапа, постепенно пятился к самолету: «Я сам полечу его сопровождать! Я его начальник! Значит, мне и доверенность!» - «Согласен на 75 %!» - усилил натиск О,Тук, стараясь загнать Бо в тупик между хвостовым оперением и тележкой со штабелем авиабомб… - «Максимум 30!» - Бо отчаянно лягался тяжелыми армейскими ботинками…. Переругиваясь и стремясь нанести сопернику серьезный физический урон, славная компания скрылась из глаз за тушей «Крепости»…. Полет через океан Ээвил Коотс почти не запомнил. Скорчившись в продуваемом холодным и влажным морским ветром бомболюке, придавленный сверху задницей севшего прямо на него Мастер Бо, он громко стучал забуми – скорее все же от холода, чем от страха. Впрочем, сержант проявил несвойственное ему милосердие – поскольку 50 % доверенности он у О,Тука все же отбил и даже успел перепродать тому свою долю за наличные (с небольшой комиссией), Бо погрузил в самолет несколько ящиков виски, ямайского рома и кубинских сигар и теперь, расчуствовавшись от выпитых двух-трех фляжек, угощал связанного по рукам и ногам Коотса (который в последний момент отказался-таки залезать в самолет и был внесен туда О,Туком и Бо буквально на руках). Время от времени Мастер Бо вставал на четвереньки и, пошатываясь, подходил на них к капралу с бутылкой за пазухой, потом вставлял ему в рот алюминиевую воронку и заливал добрую порцию крепчайшего алкоголя. К концу полета Бо перетащил к бомболюку весь ящик, положил голову Коотса себе на колени, заботливо отер слезы, слюну и сопли видавшим виды носовым платком (сморкался Бо всегда исключительно пальцами, а указанным платком начищал ботинки) и начал насколько мог нежно поглаживать его по волосам, утешая: «Да ничего, Котег, ничего страшного! Ну, прыгнешь… ну, ударишься… с 10 метров лететь при скорости 100 километров в час – это доля секунды… ты и испугаться не успеешь… как уже на земле. Ап! И готово! …. (Буль-буль-буль… Дзинь! – у сторону пилотской кабины и злобно обернувшегося борт-радиста полетела очередная пустая бутылка)…. А прыгнуть я тебе помогу – не беспокойся! И вообще – на тебя вся Америка смотрит! Кстати, у меня для тебя кой-что есть… (Бо покопался в полевом ранце, что-то оттуда вытащил)… Вот! (Он торжествующе продемонстрировал Коотсу, поднеся к самому его лицу, какую-то мятую перепачканную тряпку) Твоя Хезер прислала! Она как узнала, что ты вылетаешь на особое задание – так прямо к нам на базу из Сан-Франциско приехала! Добралась вчера вечером – ты уже на аэродроме был. Пришлось мне ее у себя на квартире разместить – на моей кровати спала. Всю ночь меня расспрашивала – как ты и не тяжело ли тебе будет? Я ей как все рассказал – прямо расплакалась – долго не мог утешить. А уж как я старался! А утром, уходя, оставила мне вот эти свои трусики – сказала – тебе на память передать! И чтобы ты их вместо шарфа себе на шею повязал и носил – как ее верный рыцарь! Мол, давно ты мечтал о таком подарке!» «А на счет сына своего - не сомневайся! (Бо продолжал утешать тихо заплакавшего Коотса) Как подрастет – конечно, запишем его к нам в полк, возьму в свой взвод, буду ему наставником - так же как о тебе заботиться буду! Человека из него сделаю!» – у Бо даже голос от осознания собственного благородства задрожал… … «И Де Линн твоя не пропадет! Как поеду Хезер навещать после операции (ну там, передать ей, может какие-то мелочи, что от тебя останутся…) – к ней тоже на ночку-другую заверну, утешу обязательно! Может, даже их обеих к себе в Доминикану на месячишко приглашу – отдохнуть, развеяться…. Да не плачь ты! Ты же американский солдат!» При последних словах уже пошедший на снижение самолет резко завибрировал. Попав в «болтанку», воздушный корабль едва не сорвался в пике. И, вместо благодарности за заботу, прямо в лицо мастер-сержанту ударил зловонный поток – Коотс начал вулканически блевать, извергая из себя прямо фонтаны неусвоенного виски вперемешку с остатками утреннего завтрака…. Действие второе. Окрестности Можайска. Конец октября 1941 года. Историческая справка: 7 октября 1941 года дожди и слякоть на Центральном участке фронта сменились снегопадами и метелями. С 10 по 30 октября продолжалась Можайско-Малоярославецкая фронтовая оборонительная операция Западного фронта. На линии Можайского укрепрайона оборонялись Запасная учебная, 18-я и 19-я танковые бригады, 32-я Стрелковая дивизия, 151-я мотострелковая бригада, 230-й стрелковый запасной полк, батальон курсантов военно-политического училища из состава 5-й армии Лелюшенко. После 5-дневных ожесточенных боев, 14 октября германские войска прорвали оборону и перешли в общее наступление на Московском направлении, нанося основные удары на флангах – в направлениях на Ржев и Тверь и на Калуга-Боровск…. Толщина снежного покрова достигала в отдельных местах до 30 сантиметров… Чтобы прикрыть наиболее опасный участок фронта и остановить захватчиков, Ставка Верховного Главнокомандующего совершенно секретным постановлением ГКО поручила комкору Фридриху Адольфовичу Дас-Аненербе* (*известный военный деятель 20-х-30-х годов 20 века, родом из г.Куйбышев (ныне Самара), год.рождения неизвестен. Естественно, в 1937 году был расстрелян по обвинению в причастности к шпионажу в пользу Германии - вместе со всем остальным командным составом РККА, но потом реабилитирован и оживлен в секретных лабораториях Лубянки, имеются неподтвержденные сведения, что Ф.А.Д.-А. недавно видели в Москве – прим.автора) сформировать и ввести в бой Отдельную Безпарашютно-десантную бригаду (ОБПДБ) специальных войск НКВД СССР под командованием легендарного партизана Гражданской войны Товарища Змея… Высадку было приказано осуществить только что изобретенным способом – прямо в снег из самолетов СБ и У-2 путем человеко-метания с предельно малых высот, для чего в распоряжение бригады была передана вся фронтовая авиация, совершившая за 4 суток более 2700 дневных и ночных боевых вылетов. Десантников-безпарашютчиков сбрасывали даже с одноместных истебителей, на крыльях которых укреплялись специальные десанто-держатели… Вся операция была засекречена уже в ходе войны, все ее участники – расстреляны, все документы – уничтожены… … По заснеженному лесу, продираясь через порывы злой колючей вьюги, брела негустая колонна людей в белых маскхалатах. Низко наклонив головы, с усилияем переставляя натруженные ноги, бойцы спецгрупп НКВД, тем не менее, гордо сжимали в руках свое оружие – всего несколько дней назад, спикировав (в прямом смысле слова) прямо перед немецкими танками, они не только остановили прорыв отборных дивизий Гота, но и нанесли им огромные потери. В строю шло немало бойцов, каждый из которых уничтожил, как минимум, по роте автоматчиков и по 5-6 танков противника… А сколько осталось неизвестных героев, которые прямо со своих У-2, стискивая в руках бутылки с «Коктейлем Молотова», спрыгнули непосредственно на танки, оставив гореть их чадящими бензиновыми факелами? Разве что писателю-фантасту в горячечном наркотическом безумии, или Ээвил-Коотсу, мечтающему о капельке снега посреди Аризонской пустни, могла привидеться эта потрясающая картина: крепко сжимая оружие, бесстрашные коммунисты выпрыгивали из самолетов и, широко развернув в стороны руки, наискосяк планировали в самые глубокие сугробы, уже в полете выбирая наиболее удачные места для приземления, чтобы сразу открыть огонь по проклятым фашистам. Многие годы они учились и тренировались на секретных полигонах НКВД, неся колоссальные жертвы… Из первых курсантов едва ли 2-3 на сотню дожили до этого светлого дня. Подготовка была беспощадной – первые высадки совершались в специально насыпанные бульдозерами и просеянные через решето (чтобы снег оставался мягким на большую глубину) специально обученными работницами многометровые сугробы. Но с каждым разом сугробы становились все менее глубокими, просеивали их не так тщательно, а потом и вовсе перешли на «человеко-метание» на заранее неприспособленной местности… И вот, наконец, теперь все усилия и потери оправдались! «Что-то гудит, товарищ дивизионный комиссар! Неужто к нам еще кого-то выбросят?» - обратился к шагавшему впереди колонны Змею невысокий боец-штрафник из последнего пополнения (окруженных отборными дивизиями СС десантников теперь пополняли исключительно осужденными и ссыльно-поселенцами из магаданских лагерей). Обучения перед выброской они никакого не проходили, но по свойственной всем штрафникам природной ловкости и выносливости, значительная их часть не только не повисала на собственных кишках на елках и березах (Можайский район и поныне славится своими болотистыми лесами), но и без каких-либо повреждений «ныряла» в снег, чтобы, через несколько секунд, отфыркиваясь, выскочить оттуда и, радостно отряхиваясь всем телом, прокричать: «Ну, прямо как в бане!» - «Не думаю, не думаю, осужденный….» - скептически протянул Змей, в свою очередь, прислушиваясь к отдаленно-нараставшему гулу: «Не наш самолет летит… гудит не по-нашему!» - объяснил комиссар – «Хотя и на немеций не похож – уж больно басовито ревет… четырехмоторный, кажется… Ба! Неужто «Крепость?» Откуда она здесь?» - «Здорово Вы, товарищ дивизионный комиссар, в марках самолетов разбираетесь! За 10 километров определили!» - восторженно-льстиво произнес штрафник, заглядывая в лицо начальнику (с начальством человеку, приговоренному к «расстрелу условно-досрочно», следовало ладить как можно лучше). - «Да разве это здорово?!» - Змей неопределенно-скептически махнул рукой; «Вот товарищ Коммандер, с которым мы еще в Гражданскую вместе служили, за 50 километров определяет не только марку самолета, но и сколько лет каждому из пилотов! А я так – что смог ухватить на ускоренных курсах – то и знаю… А приближается!» - произнес он, опять прислушавшись: «Надо сигналы подать на всякий случай. А то вдруг наши на трофейном самолете летят? А ну, разложить прыжковые огни!» Бойцы быстро выбрали подходящее полу-замерзшее болотце, заросшее невысокими елками и березками, между которыми оставалось достаточно места, чтобы мог приземлиться относительно опытный безпарашютчик. Разожгли и выложили буквой «Т» костры. Оставалось только ждать. Судя по всему, в самолете заметили сигналы, он начал кружить над заснеженным лесом, постепенно снижаясь. Воспользовавшись неожиданным отдыхом, бойцы и командиры расселись вокруг по сугробам. Где-то весело заиграла гармошка, а какой-то молодой и ретивый политрук уже собрал вокруг себя кружок и организовал комсомольское собрание с повесткой дня: «Рассмотрение поведения комсомольца Звезды, потерявшего диск к ППШ при боевом выпрыжке». Змей, задумчиво покивав чему-то своему и пошевелив губами, приказал радистке развернуть свою аппаратуру и продиктовал короткую шифровку в «Центр»: «Алексу Второму. Над расположением появился американский бомбардировщик с намерением выбросить к нам человека. Агентурные данные подтверждаются. Прошу указаний» - «Зашифруйте и отправьте!» - бросил радистке и принялся в бинокль рассматривать кружащуюся в по-зимнему рано темневшем небе машину… Между тем, постепенно сбрасывая обороты своих мощных двигателей и переходя в свободное планирование, «крепость» вошла в очередной вираж и неслась уже над самыми верхушками деревьев. Широко распахнулся центральный бомболюк и в нем замелькали быстрые тени. Змей, сам не раз прыгавший, прекрасно представлял, что там сейчас происходит: неопытный безпарашютчик (а откуда в Америке быть опытному?) сейчас, подталкиваемый инструктором, мелкими шажками приближается к провалу бомболюка, а то и просто, подхваченный «за руки-за ноги» и раскачиваемый перед броском, слышит молодецкое «И-и-и-и раз! И-и-и-и два! И-и-и-и….»…. «Самки сабаки, негодяи, ненавижу! Не хочу-у-у-у!» - и такое не раз приходилось слышать комиссару еще в самом начале тайных экспериментов, когда первыми выбрасывали не комсомольцев-добровольцев, а троцкистов, врагов народа и прочих вредителей, сдуру вызвавшихся «искупить» на секретном задании, но не представлявших, во что это в итоге выльется…. «Вот сейчас!» - подумал Змей. И точно – на высоте примерно 20 метров (ниже неопытные в таких делах летчики спуститься не смогли), от брюха машины отделилась и понеслась вниз стремительная тень и… сразу за ней – еще одна. Тишину древнего леса нарушил истошный вопль-визг: НОУ-УУУУУ! Быстро, впрочем, оборвавшийся. Летчики все же свою дело знали – летящее со скоростью артиллерийского снаряда тело под небольшим углом вошло в один из сугробов, взметнув в небо тучу снежной пыли… Второе же, проделав солидную дыру в густых ветвях ели, ушло гораздо дальше – за пределы видимости зорких глаз комиссара. «Жесткая посадочка!» - прокомментировал Змей: «У нас лет 6-7 назад так прыгали… Но, возможно, живой… Эй! Звезда! А ну, метнись, посмотри – как там пендос в сугробе… И второго поищите – он метров на 100 дальше должен был улететь. Жетон с него снимите, главное… ну, и документы - какие будут...» Несколько бойцов, во главе с проштрафившимся комсомольцем, бодро начали разрывать сугроб, под которым оказалась большая куча сена, как специально собранной лесниками в этом месте еще до войны, возможно, для «прикормки» лосей и косуль. И вот теперь бойцы извлекали из этого сена тело американского капрала в потертой (продранной на локтях и коленях) форме и дырявых ботинках… (Чуть позже, ползуясь моментом, Товарищ Змей на политзанятии демонстрировал своим подчиненным этот мундир, сопровождая показ комментариями: «Вот смотрите, товарищи, во что проклятые буржуи-капиталисты одевают своих самых лучших и самых храбрых солдат – представителей американского пролетариата! Разве наша Советкая Родина когда-нибудь выбрасывала вас в таких обносках, да еще без валенок и суконных портянок?». Пройдут годы, но немногие выжившие (хотя таких до сих пор не выявлено) будут своим детям и внукам рассказывать про оказавшегося в русской зимней чащобе простого американского парня – раздетого и разутого, отдавая, впрочем, дань его несомненному мужеству – не смотря на всю серьезность момента – он широко и жизнерадостно улыбался). «Вот из ю нэйм? Хау ду ю ду?» - Змей пристально приглядывался к реакции иноземного капрала (он сразу опеределил его звание по нарукавным нашивкам – ускоренные курсы прошли не даром и в этом случае)…, но, подождав всего пару секунд, рявкнул: «Что лыбишся, сволочь эмигрантская? Пасть заткни! Кто такой? Откуда? С каким заданием?» - «Капрал Ээвил Коотс! 81-я парашютная дивизия Ю.Эс.-ами!» - вытянулся в струнку «американец», но потом, как-то совсем уж жалко сложив губы в детскую гримаску, добавил тоненько на чистом русском: «Дяденька комиссар! Не расстреливайте меня, пожалуйста!» Толпа бойцов оживленно загомонила… Из задних рядов послышались советы в пол-голоса (чтобы комиссар не смог, в случае чего, определить точно, кто советует): «Давайте-ка его на костерчик! Что с ним церемониться? Или шкуру снимем – мне вон кожа нужна – ботинки починить!» Услышав такое, Коотс сжался, став сразу предельно маленьким и жалким и забубнил: «Отпустите меня на хутор! К коровам! Я больше не буду в Америку убегать! Честно-честно!» - «Ладно! Увести! С ним потом разберемся!» - сделал вывод Змей по результатам поверхностного осмотра: «А где второй?» - «Не нашли! Вот – все что есть!» – Звезда, заранее побелев от ужаса, протянул командиру деревянный протез левой ноги: «Убежал на трех оставшихся – только следы…. Чудище какое-то, прямо! По снегу без лыж быстрее аэросаней несется!» - «Кто это такой?! Говори!» - комиссар повернулся к Коотсу. - «Это мой командир – мастер-сержант Бо!» - заторопился отвечать капрал: «Он не должен был прыгать, но его, наверное, вслед за мной летчики выкинули! Он им весь полет рассказывал, какое дерьмо наша Великая Америка, и какая прекрасная страна Канада…» Потом Коотс немного подумал, понял, что про «Великую Америку» ляпнул явно сгоряча и поспешил загладить вину: «А вообще то он с Украины! Настощий петлюровец! Тока фамилию его настоящую я не знаю!»… - «Да в вашей Америке хоть американцы то есть? Или одни такие как ты выбеганцы?» - Змей грозно надвинулся на Коотса, задумчиво поглаживая деревянную кобуру «маузера» прямо испещренную странными короткими зарубками… - «Есть! Есть!» - Коотс начал загибать пальцы на руке: «Во-первых, наш президент Рузвельт, во-вторых – Хезер, в-третьих – Де Линн, ну и сынуля мой еще, вот уже четыре!» - Коотс выставил вперед руку с четырьмя загнутыми пальцами…. Потом подумал и грустно добавил: «А остальные – евреи… хотя нет… - президент наш - тоже еврей…» - «Товарищ дивизионный комиссар! Разрешите доложить шифровку!» - голос у радистки был какой-то особенно испуганный. Змей внимательно осмотрел ее с ног до головы, хмыкнул в пол-голоса: «Степана на тебя нету», отошел в сторону и углубился в чтение. Шифровка гласила: «Верховный объявляет Вам выговор за то, что упустили второго американца»…. - «Вот самки собак!» - возмутился про себя Змей: «Уже успели настучать! Но кто же еще? Уже дюжину стукачей ликвидировал, ан нет – в Центре все равно все узнают раньше, чем я успеваю доложить!» Вновь взглянул на текст: «Как Вам уже известно, в результате открытия нашими учеными параллельного временного континиума, мы одновременно ведем войну с немецко-фашистскими оккупантами в двух мирах. Согласно сообщениям из параллельной реальности, Ваш двойник товарищ Змей проявил невиданное мужество и героизм в боях под городом Злозмиевск на Украине, где им разгромлена и принуждена к поспешному отступлению «Группа армий фон Фиш», остатки кторой пытаются через Прибалтику уйти обратно в пределы Германского рейха. Требуется срочная помощь. Согласно последним эксперементам, благодаря почти полному сопадению личностно-биологических данных между двумя Змеями в разных мирах, Вы можете открыть и удерживать временно-пространственный канал, по которому вверенный Вам отряд со всем снаряжением и вооружением будет переброшен в параллельное пространство под Злозмиевск в 1944 год по тамошнему летоисчислению. В связи с тем, что возможности для возвращения до настоящего времени не выявлено, Вам надлежит перейти в подчинение местного Верховного. Предупреждаем, что не располагаем сведениями о том, что с Вами может случиться после встречи с двойником. Прощайте, товарищ! Партия никогда не забудет Ваших заслуг! Вы награждены (посмертно) званием «Заслуженный чекист». Надеемся, что и в другой реальности Родина не менее высоко оценит Ваши заслуги. Порядок действий, необходимых для открытия пространственно-временного канала содержится в «красном пакете», который надлежит вскрыть немедленно». В межвременном континиуме, куда Змей с большими предосторожностями завел свой отряд (объявив химическую тревогу, он заставил всех напялить противогазы, а потом завязал глаза и ввел в туннель гуськом – словно поводырь команду слепых музыкантов) было довольно мерзко. По виду он скорее напоминал московское метро, только без рельсов – мокрые, покрытые подтеками стены из непонятного материала, а вдоль них – убранные в свинец кабели правительственной связи. Иногда из под ног шарахались тараканы-переростки (величиной с палец), крысы, какие-то другие непонятные животные… Бойцы притихли и явно нервничали, но послушно шли, подгоняемые сзади оперативно сформированным заградотрядом. Иногда в стенах туннеля появлялись ниши и ходы помельче, но Змей, помня инструкцию, даже не пытался свернуть или заглянуть в отверстия, откуда долетали смутные крики, музыка и багровые отсветы… Проходя мимо одного из таких «отнорков», Змей внезапно услышал грустный тихий призыв: «Камрады! Памагите!» - «Кто здесь?» - Змей осторожно взвел курок «маузера» и направил в темный провал отнорка. - «Это я, Нескол, начальник разведки Отдельного особого отряда МГБ «Красный Змей»! – ответило неизвестно существо печальным голосом. - «Змей – это я! Но никакого Нескола я в помине не знаю! А ну, покажись, а то стрелять буду!» - «Не могу я… забанили меня, развоплотился совсем… одна тень от прежнего осталась» - еще более тихо и печально отозвалась сущеность: «А не знаешь ты меня потому, что в твоей бывшей реальности меня и не было. У двойника твоего я в отряде пробавлялся…» - «И что ты здесь делаешь?» - «Сижу вот… в стенку врастаю… если сможешь – передай там, наверху, что я давно раскаялся, отсидел и жду амнистии в связи с любыми народными праздниками» - голос Нескола стал еле слышен… - «Кому передать то? А?» - Змей всунул голову в черную дыру, но ответа уже не услышал – только легкое дуновение затхлого воздуха коснулось его щеки… Сколько точно прошло времени, Змей сказать не мог. Но ноги уже прямо гудели от усталости, когда туннель неожиданно закончился и голова колонны уперлась в высоченные железные ворота, окрашенные серой «казенной» краской, с мелкой дверцей сбоку и прикрепленным около неё аппаратом служебного телефона – допотопного армейского образца. Над телефоном по трафарету была выведена надпись красной масляной краской: «Дежурный по КПП». Подумав немного, Змей снял трубку, покрутил рукоятку сбоку и приготовился нажимать тангенту. - «Дежурный по КПП № 1 сержа-а-ант госбезопа-а-асности ААА» - голос звучал так, как будто его владельца одолевала непрерывная зевота, и он упорно с ней боролся, выговаривая слова. - «Командир Отдельной безпарашютно-десантной бригады дивизионный комиссар Змей! Жду у ворот!» - «А-а-а… слыша-а-ал… да-а-а…» - зевота продолжалась. - «Пропускайте!» - «А-а-а, пропуск то есть у Ва-а-ас?» - «Я действую по приказу Ставки! Немедленно открывайте ворота!» - Змей начал злиться не на шутку - какой-то наглый сержантишка позволет себе разговаривать с ним таким тоном. - «Ты слышь, не на-а-адо… ра-а-аскома-а-андыва-а-ался тут… А-а-а это ты та-а-ам дивизионный был комисса-а-ар, понял, да-а-а? А-а-а здесь ты никто - просто гра-а-ажда-а-анин-перемещенец, всоса-а-ал?» - голос оставался таким же спокойно-зевающим, но опытное ухо Змея уловило непередаваемый звук передергиваемого затвора пулемета… Пришлось сдавать на попятную – соотношение сил было явно не на его стороне. - «Какие указания на счет нас получены?» - уже более вкрадчиво спросил комиссар. - «А-а-а сейча-а-ас проверим документики, посмотрим… Да-а-ава-а-ай по одному заходи… но без шуток» Калитка в воротах чуть-чуть приоткрылась и Змей, поколебавшись секунду, первым зашел в освещенный тусклым электрическим светом коридорчик. Дверь за ним резко захлопнулась, комиссар обернулся, а когда его голова вернулась в прежнее положение, то прямо перед ним вырос детина роста заметно «выше среднего» с сонным одутловатым лицом и пулеметом «максим» без станка, но с приделанными сошками и приваренным снизу коробом на 250-патронную холщовую ленту, край которой, тускло поблескивая облатунеными пулями, был заправлен в лентоприемник. Все это громоздкое сооружение, подвешенное на ремне, непринужденно болталось у сержанта на одном плече, не вызывая, по всей видимости, совершенно никакого неудобства. Одним коротким профессииональным движением слегка обалдевший Змей был развернут лицом к стене, (ноги расставлены, ладони на стену выше головы), обезоружен и обыскан, после чего, внимательно изучив его документы, сержант небрежно бросил их на расположенный рядом столик и равнодушно произнес: - «Ну, все в па-а-арядке, в общем… пра-а-апущу дальше. Да-а-а, все ка-а-аски, бухло и жра-а-атву оставляем здесь» - «А каски то зачем?» - с удивлением отреагировал немного униженный и потрясенный такой спокойно-беспардонной наглостью Змей. - «А-а-а я их коллекционирую» - спокойно ответил сержант, плюхнулся задом на скамью и потянулся к телефонному аппарату, в трубку которого буркнул: «А-а-андрей Д, ты на-а-а месте? Ну, принимай пополнение – к тебе от нас толпа-а-а ва-а-алит… Неа-а-а, на-а-аши, на-а-а жетоны ты их вряд ли ра-а-аскрутишь…» - «Ва-а-али!» - сержант кивком головы указал Змею на дверь в конце коридора, одновременно нажимая красную кнопку на столе. Все время путешествия по «межмирью» Ээвил Коотса вели на веревочке. И не просто вели… Изощренное воображение Змея поставило храброго капрала в такие условия, что он больше всего на свете боялся «сорваться» со своего «поводка», потому что руки у него были надежно скручены за спиной, а шнурок, за который время-от-времени слегка подергивал товарищ Звезда, был привязан за кольцо гранатного запала, в свою очередь, надежно примотанного к Ээвил Коотсову «причинному месту»… Все многочисленные Коотсовы сущности в кои то веки единодушно постановили, что в подобных условиях необходимы полное смирение и крайняя аккуратность и охотно уступили свое место «э-э-эстонцу» (предварительно снабдив его подробными инструкциями). Так что, прикованный к одной-единственной мысли «сохранить принадлежности», капрал даже и не задумался – куда и зачем его ведут… Он только смешно подпрыгивал, когда Звезда снисходил до очередной «шутки» и шнурок слегка натягивался… Мистические «Стражи Ворот» - ААА и Андрей Д. не обратили на Коотса особого внимания. ААА только хмыкнул: «Это тот са-а-амый Кот, что-ли? Да-а-ава-а-ай, не за-а-адержива-а-айся!», а Андрей Д. сноровисто обнаружил и изъял чудом не отобранный ранее американский жетон-медальон, оставив капрала, таким образом, без последнего «удостоверения личности». Коотс даже не удивился, когда вместо зимнего лесного пейзажа, пройдя через какую-то дыру, он увидел цветущее всеми красками весны обширное зловонное болото… Пока безпарашютчики, кряхтя и матерясь, пробираются через непролазные злозмиевские топи, волоча за собой на веревочке почтенного капрала Коотса, вернемся на короткое время в меж-пространствнный тоннель, где назревает мощнейший скандал… Как раз в эти самые минуты в дежурке при дверях «временного шлюза», покрасневший от ярости сержант госбезопасности ААА сжимает в руках ошалевшую от страха телефонную трубку и орет: «А-а-андрей Дэ! Ты, почему, са-а-амка соба-а-аки, промча-а-лся мимо меня, не сда-а-ав новенькую а-а-американскую к-а-а-аску? Это не ты?! Ка-а-ак не ты?! Сюда никто не может па-а-апа-а-асть без пропуска, кроме на-а-ас с тобой! А-А-А!!! Ты спёр все мои меда-а-али!!! Что? И у тебя все меда-а-али пропа-а-али? Это не я! Ты же зна-а-аешь – я только ка-а-аски тырю… Та-а-ак кто же это был? Не зна-а-аешь?! И ты его тоже не смог за-а-адержать? Ну, па-а-айма-а-аю, ноги оторву!» Долго еще в тоннеле бродили с фонарями, переругиваясь, два характерных представителя «Темной стражи», пытаясь обнаружить неизвестного похитителя, сумевшего без каких-либо затруднений проскочить все замаскированные ловушки и, не сдав причитающихся охранникам ништяков, проскочить из мира «Терра-Альфа» в мир «Терра-Бета»… Напрасно они трясли и пинали, пытаясь получить информацию, местных туннельных бомжей: Нескола и Славабучера – те (как обычно, пьяные в дымину) только бормотали что-то про баню, про сиськи и про Новый Год… В конце-концов, доблестные охранники, шаря по закоулкам, нарвались-таки на еще одну жуткую местную сущность, известную как СС-Телевизор, которая, одышливо сопя и распространяя мощнейший аромат многолетнего перегара, кинулась к ним с диким и восторженным воплем: «Сейчас я вас поцелую!» - после чего стражи, мгновенно потеряв самообладание, пустились в паническое бегство, по пятам преследуемые жутко воющим Телевизором, чья одна только розовая рубашка со стразами способна кому угодно внушить первобытный инфернальный ужас… Действие третье. Мир Терра-Бета. Северные Злозмиевские болота. Весна или лето 1944 года. Научная справка: Согласно последним исследованиям нано-пространства, нано-учеными установлено, что любая форумная сущность, переместившись в иномирье, где уже физически существует ее прототип, испытавает непреодолимое притяжение к месту, где таковой физически располагается. По мере сближения оба объекта (назовем их условно «А-Змей» и «Б-Змей») начинают нематериально обмениваться информацией, передавая друг-другу свои знания, навыки и особенности. У них быстро формируется общая память и общий эмоциональный фон, далее приобретается способность осязания окружающего мира через органы чувств «двойника» и, фактически, они превращаются в одного человека - «единого в двух лицах». Вместе с тем, каждая «аватара» сохраняет некоторую индивидуальность в принятии решений и в характере реакций на внешние раздражители. Обергруппенфюрер фрайгерр Генрих-Мария-Отто фон Фиш цу Швайнваген ощущал себя загнанным и жалким неудачником. И было с чего! Все многолетние усилия, все душевные порывы – всё, всё пошло на смарку! Позади остался окутанный огнем и дымом Злозмиевск, где, под жуткий вой и улюлюканье, бесновались, справляя свою окончательную идеологическую победу, несметные шайки болотных партизан… Где, стараниями Змея, Канта и их мрачных соратников, в считанные часы было уничтожено всякое воспоминание о царивших здесь Священной Толерантности, Свободе, Демократии и прочих достижениях, которые Германский Рейх принес на дикие славянские земли в надежде на то, что они укоренятся и дадут цветущие всходы… Нет! Снова, следуя непостижимому року, как при Наполеоне, Карле 12-м и Григории Отрепьеве, европейская культура на глазах терпела очередное унизительное поражение… О, Дас-Аненербе! Чего только не пришлось увидеть фон Фишу в последние минуты, когда его на руках выносили из резиденции, чтобы поспешно погрузить на пароход! И длинные очереди к накрытым кумачем столам, над которыми по приказу Змея водрузили транспаранты: «Регистрация членов Партии и ВЛКСМ», и исступленное поклонение торжественно водруженному на свое место Бюсту Ильича («Кстати, а почему Бюст Ильича, 70 лет являвшийся самым популярным бюстом в стране, до сих пор не увековечен в разделе «сиськи»? – мелькнула шальная мысль в голове генерала) и, что самое дикое, любовные утехи, которым одна парочка предавалась в кустах на берегу речки - прямо на глазах отплывающего в неизвестность каравана войск фон Фиша. Мало того, что любовники были явно разнополыми людьми, так они еще даже не подумали воспользоваться презервативами! (При фон Фише за такое преступление, которое в местном УК, наряду со ст.№1 («гомофобия»), предусматривалась немедленная высылка на еще неосвобожденную Вермахтом территорию СССР). Разочарование следовало за разочарованием. Едва город скрылся за горизонтом, напоминая о себе только багровым заревом в половину вечернего неба, как разрекламированный Туком «вспомогательный крейсер» начал давать течь и заметно крениться на левый борт…. Беглый осмотр, проведенный фон дер Регисом, показал, что если у пароходика и было когда-то днище, то оно сгнило и отвалилось еще во времена «Царя Гороха» и тот факт, что судно вообще сумело отвалить от пристани, объяснялся только тем, что предприимчивый подполковник резерва Люфтваффе кое-как закрепил в трюме несколько сотен пустых железных бочек из-под авиационного горючего. Теперь часть бочек заполнилась водой, а часть потерялась по дороге… Назревала катастрофа… А в это время Змей («Б»), следовавший во главе своей бригады вдоль берега, при большом стечении народа зачитывал в деревне Верхоплюевка Приказ Главного штаба партизанских армий Злозмиевского района. Приказ гласил: «Согласно поуступающим в Штаб Партизанского движения данным, среди населения временно оккупированных фишистскими оккупантами районов наблюдается незаконное использование оружия и боеприпасов, зачастую приводящее к превышению пределов необходимой самообороны, ранениям и гибели людей. В частности, 29 февраля сего года, при попытке группы германских солдат похитить кур из курятника в селении Авдотьино Злозмиевского района, хозяйка курятника гражданка Лукс Вивенс выскочила во двор с дробовиком «фроловкой» системы Бердана и потребовала от германских солдат немедленно покинуть ее домовладение, а после категорического отказа, открыла огонь мелкой дробью, нанеся военнослужащим Вермахта многочисленные ранения. Согласно инструкции, указанная гражданка обязана была сбегать в ближайший лес, написать соответствующее заявление в штаб местного партизанского отряда, где указать приметы немецко-фишистских захватчиков, проникших к ней в курятник, после чего, с выделенными командиром отряда бойцами проследовать в расположение своего домовладения и задержать захватчиков для передачи следственным органам. Далее. 31 апреля, на хуторе Татарский, гражданин Камяк, подвергшийся нападению бандеровцев-полицаев, пытавшихся, угрожая автоматическим оружием, снять с него сапоги, самовольно, игнорируя действующие правила, использовал незаконно хранящийся старинный кремневый пистолет, доставшийся ему (с его слов) от прадеда – участника бандистких нападений на наполеоновских солдат при их отступлении из России. В результате двое полицейских получили несовместимые с жизнью проникающие ранения в область ягодиц, и, утратив принадлежащее им казенное оружие, бежали с места правонарушения. Гражданин Камяк, однако, не только не попытался их задержать и представить в качестве свидетелей своего противоправного деяния, но и позволил им (под предлогом трудностей с перезарядкой пистолета) вообще скрыться с места его (Камяка) преступления, в результате чего серьезно затруднил работу следственных органов. Только благодаря свидетельству старосты указанного сельского поселения, удалось установить обстоятельства совершения противоправных действий и привлечь гр.Камяка к ответу по всей строгости военного времени. С учетом данных негативных фактов, а также известий о том, что население, под раличными предлогами, уклоняется от сдачи гражданского и охотничьего оружия, ПРИКАЗЫВАЮ: 1. За нарушение правил поведения в тылу врага, превышение допустмой самообороны и незаконное хранение огнестрельного оружия, гражданина Камяка и гражданку Лукс Вивенс приговорить к РАССТРЕЛУ с конфискацией имущества. 2. Приговор привести в исполнение немедленно. 3. Имущество передать на кухню Штаба бригады (в части касающейся) и лично товарищу Александэру, согласно его заявке на предметы форменной обуви. Подписал: Главный Маршал Партизанских войск Товарищ Вадим (Змей) Верно: Начальник Штаба объединенной Краснозмеевской Партбригады, Маршал пратизанских войск Кант. Змей дочитал последнюю строчку и внимательно оглядел собравшиеся народные массы – стараясь (по привычке) сразу выявить элементы, недостаточно правильно осознающие Линию Партии, или не проявляющие необходимого энтузиазма. Однако испуганно притихшее собрание под его взглядом сразу преобразилось: робкие (сначала) хлопки быстро переросли в бурные непрекращающиеся аплодисменты, прерываемые выкриками: «Правильна-а-а!», «Всех разоружить!», «Расстрелять мерзавцев!», «Собакам – собачья смерть!» и, конечно же, «Слава Вождю и товарищу Змею!!!» С глубоким удовлетворением убедившись, что «советский народ» как всегда готов следовать за своим «авангардом», Змей уже приготовился отдать команду привести приговор в исполнение (мордатые «особисты», во главе с Земляком, уже лихорадочно-кровожадно облизывали губы, предвкушая предстоящую казнь), как вдруг на деревенскую площадь на полном скаку влетел мальчонка на старой кляче и с криком – «срочная телеграмма!» сосокользнул со спины скакуна прямо к ногам легендарного командира. Взглянув на им протянутый листок, Змей слегка побледнел и прочитал: «SOS! SOS! SOS! Терпим крушение у Налимовой заводи в среднем течении Злозмиевки. Коллекции в опасности! Спасите! Искренне Ваш, обергруппенфюрер фон Фиш». «Расстрел откладывается! Выполнить долг социалистической гуманности – первоочередная задача каждого партизана! Все – за мной!» - провозгласил Змей, поспешно усаживаясь в командирский «Виллис». «У-У-УРА-А-А-А!» - кричали в едином порыве жители и партизаны, при чем, что характерно, громче всех кричали осужденные Камяк и Лукс Вивенс: даже в их заскорузлые от преступного образа жизни души прорвалась наконец светлая Народная Правда – та самая, которая заставляет забывать про своё, мелкое, частнособственническое и, в едином порыве, зовет в непроглядные дальние дали…. Пробираясь по затененным глухим балкам, густо заросшим кустами терновника, боярышника, бушмалы, утопая по щиколотку в «насте» из скользкой полусгнившей листвы, в толстом слое которой гнездились мириады мокриц и многонежек, отряд безпарашютчиков упорно пробивался вперед. Уже много дней он шел по направлению, интуитивно определяемому Змеем («А-Змеем»), всё сильнее ощущавшим непреодолимую неосознанную тягу к своему двойнику-аватаре… Однако, из-за того, что данный аватара постоянно перемещался по карте, Змею приходилось менять направление движения, что заметно замедляло ритм марша. Уже почти неделю отряд, питаясь подножным кормом (как известно, советского безпарашютчика продовольствием не снабжали – ведь советский солдат должен уметь воевать без пищи не менее двух недель зимой и трёх - летом) плутал по злозмиевским болотам… Впрочем, Змей времени даром не терял, используя каждый привал для воспитательных бесед с Ээвил Коотсом, все также безотлучно влекомым на веревочке сержантом Звездой. Вот и сейчас, ласково поглядывая на Коотса (которого, учитывая его нежное американское воспитание, регулярно кормили лендлизовскими консервами и шоколадом), Змей размышлял: «А ведь на глазах меняется парень… Еще неделю назад пиндос-пиндосом высадился.. Но как изменился в лучшую сторону! В начале руками консервы есть не мог – ложку-вилку свою требовал (которую ААА у него забрал вместе с долларами, зевнув: «Ну, тебе оно больше точна-а-а не прига-а-адится!»), а теперь – банку зубами прокусывает и высасывает содержимое за долю секунды! А какой способный! Уже выучил наизусть половину «Манифеста коммунистической партии»! Только странный немного, все про корову какую-то вспоминает, про хутор… ну да ничего, мы из него кулака-единоличника то выдавим по капле! Война закончится – запишем в колхоз, будет трудодни вырабатывать только в путь! Бугай здоровый! На племя пойдет… В комсомол примем... или все же в пионеры сначала? (Змей в сомнении начал потирать подбородок – с одной стороны, Коотс уже и в комсомольцы то не годился по возрасту, с другой – детская инфантильность на лице капрала вызывала стойкие ассоциации с пионерским галстуком, барабанным боем, салютом «Всегда готов!» и «Взвейтесь кострами, синие ночи!») А впрочем, поживём-увидим!» - «Эй, товарищ!» - «Яволь! Мой комиссар!!! Сэр!» (к задушевным беседам со Змеем жадно, с детской непосредственностью, тянулись все многочисленные сущности Ээвил Коотса, поэтому речь и поведение его в такие моменты были совершенно непредсказуемы) - «Давай рассказывай домашнее задание!» - «О, я, я! Сэр!» - Коотс радостно залыбился, достал тетрадку, послюнявил пальцы, перевернул пару страниц… - «Без шпаргалки! По памяти!» - жестко прокомментировал Змей (Коотс разочарованно закрыл тетрадь, наморщил лоб, почесал в затылке, но излагать начал довольно уверенно): - «Коммунистическая Партия Советского Союза, продолжая дело Лееннина-Стаалинна, несет освобождение трууудяяящимся всеего миираа…» - «Так!» - Змей досадливо скривился: «Коотс! Эстонец пусть пока посидит тихо, послушает! Пусть другие говорят!» - «Яволь! Сэр!» - Коотс даже внешне как-то подтянулся – наружу прорвался Истинный Ариец (глаза похолодели, челюсть выпятилась вперед, в голосе зазвучали металлические нотки): «Мы раздавим железным сапогом буржуазно-фишистскую гадину! Никакой пощады западным плутократам! Германская Демократическая Республика – будущее Свободной Германии! Советская Эстония – в составе СССР навсегда! Фабрикам – рабочие! Колхозам – крестьяне! Партии – члены!» (Змей благосклонно кивнул – «продолжай, мол…») - «Пронесем Боевое красное знамя по всему миру!» - Коотс все более распалялся, лицо раскраснелось, жилы на висках набухли, на лбу заблестели бисеринки пота: «Рот Фронт!» - «Неплохо!» - Змей поощрительно похлопал тяжело дышащего капрала по коленке: «А теперь – «пятиминутка раскаяния» - исповедуйся мне, товарищ, как на духу!» Коотс сразу сник, скис, ариец нырнул в глубины подсознания – теперь напротив комиссара сидел слегка дебильный сельский паренек из глухой Пскопской деревушки. Паренек, чуть не плача, мямлил: - «Дяденька комиссар! Я плохо себя вел… я плохой мальчик.. я убежал в Америку за длинным долларом, бросил свою родную землю, могилы и память предков, я своего сыночка воспитывал как «100-процентного американца»… чтобы он забыл родной язык, чтобы стал таким же бесчувственным, эгоистичным, жадным и ни во что не верящим, кроме денег, жестоким болваном, как все вокруг…. (Змей кивал всё удовлетвореннее и удовлетворённее)… - «Батюшка комиссар! (Кот уже вслипывал)…. я кокаин нюхал… я с лесбиянками всякие нехорошести выделывал… я Псалтырь уже 10 лет не открывал… к Стене Плача ездил поклоняться…» - «Вот это самый тяжкий грех – сын-товарищ мой!» - Змей тяжело вздохнул, осуждающе покачал головой: «Ибо поклоняться ездить надо не к Стене Плача, а к Кремлевской Стене, где в Мавзолее недвижимо лежит, до воскресения своего, тело Великого Кузьмича, а рядом, в самой Стене, замурован прах его верных соратников…. А теперь ответствуй, сын-товарищ, не посещали ли тебя сегодня мысли грешные о том, чтобы бежать из отряда? Чтобы снова отречься от Советской Родины? От озаривших твою жалкую обывательскую жизнь и никчемную душонку идей Коммунизма?» - голос Змея стал елейно-вкрадчивым: «Признайся мне! Не таи в себе тяжкой ноши предательства…» - «Нет, герр Комиссар! Сэр! (голос Коотса снова окреп, даже некоторое возмущение несправедливостью подозрения промелькнуло по его лицу) Никогда больше капрал Коотс не изменит единственно верному учению! Верой и правдой, до самой своей смерти будет он биться с врагами Социалистического Отечества! За освобождение Эстонии, Германии и Соединенных Штатов от плутократского гнета! А после победы, поднимет над своим колхозным домом Красное Знамя с серпом и молотом!» - «Отпускаю я тебе грехи твои, товарищ Коотс!» - Змей торжественно простер руки над головой капрала: «Надеюсь, и Партия, и Особый Отдел - внемлют моему ходатайству за тебя… Но прощение надо заслужить… С сегодняшнего дня начнется у тебя новая жизнь – трудовая, сознательная!» (в сторону: «Эй, сержант Звезда! Отвяжи этого олуха, да приспособь-ка ему на шею что-нибудь типа попоны – с сегодняшнего дня я на марше на нем ездить буду, чтобы сбылись слова его буржуазных наставников по поводу того, что «комиссары сели на шею трудового народа»). Обергруппенфюрер фон Фиш, насупившись, мрачный, мокрый и несчастный, сидел на обрывистом берегу Злозмиевки… Настроение у генерала было «ниже плинтуса» - хоть в речке топись! Было от чего! Такой череды предательств и несчастий ему не приходилось видеть за всю свою долгую-предолгую жизнь! Ну как он мог пригреть при себе всё это скопище мерзавцев, негодяев и подхалимов из своего так называемого «штаба»? И как доверился этим проклятым партизанским палачам-комиссарам, будь они трижды прокляты до седьмого колена?! Всё, всё что было нажито непосильным трудом – буквально всё пропало! Сначала (прямо из рук!) ушла, в тайне от всех чаемая, Шнобелевская премия за толерантность, ради которой он три года трудился, превращая зловонный Злозмиевск в европейский Фишбург… Потом – прямо из под ног, вместе с палубой тонущего «впомогательного крейсера», улетучилась вера в доброту и бескорыстие еврейского народа (который, в лице подполковника резерва Люфтваффе Тука, поставил ему это мерзкое дырявое корыто), а потом… О майн Готт! Что началось потом!!! Несчастья посыпались как из рога изобилия! На тонущем судне никто даже не вспоминал о «любимом группенфюрере» - все спасали только себя и свое имущество. Напрасно фон Фиш пытался командовать: «Мою коллекцию грузить первой!» - никто не обращал на него ни малейшего внимания… Шкурнические интересы овладели массами. Прямо на глазах фон Фиша, капитан цур зее фон дер Регис (позже провозгласивший себя «Героем - Спасителем Человечества»), сноровисто пошвырял в спасательную шлюпку свои чемоданы, чемоданы фон Фиша, обрубил швартовы и начал энергично отгребать от тонущего судна. Фиш кричал ему: - «Фон дер Регис! Опомнитесь! Это же предательство!» И слышал в ответ: - «Герр генерал! Вы же сами учили нас, что частный интерес превыше всего! Превыше общественного и государственного! Я следую европейским нормам цивилизованного поведения в экстремальной ситуации! Сам спасайся, и не мешай спасаться ближнему! Удачно Вам спастись, герр обергруппенфюрер! Надеюсь, я Вам совсем не мешаю!» - фон дер Регис усиленно заработал веслами… Вслед за ним, натянув на себя сразу два спасательных жилета и бережно толкая перед собой плотик с коллекцией ночных горшков, от парохода отплыл и штабс-санитар Филюрский, что-то злобно шипя и плюясь в сторону фон Фиша. Последними борт парохода покинул штурмбанфюрер Вован, прихватив с собой и обер-корову Эсти Блянди Гёрлс. Опытный алкоголик некоторое время стоял рядом с фон Фишем, флегматично наблюдая за всеобщей паникой, а потом вдруг произнес: «Я чую, герр генерал, что в Вашей каюте, в рундучке под койкой, находится ящичек с бутылками коллекционного Мартеля урожая 1898 года… Выпив такой божественный нектар, я уверен, я смог бы летать!» - после чего Вован скрылся в люке под палубой, и через минуту вернулся с бутылками в обеих руках, на ходу зубами срывая запечатанные сургучом пробки. На глазах окончательно остолбеневшего фон Фиша, Вован в 2 секунды опорожнил обе бутылки (которые сам Фиш преберегал на своё 120-летие), после чего легко вскочил на спину к Блянди, величаво взмахнул руками, вместе с ней поднялся в воздух и непринужденно полетел к сереющему в вечерней туманной дымке берегу… Герр генерал метнулся было к спаренной зенитной установке МГ-34, обуреваемый надеждой разом покончить со всеми предателями, удалявшимися как по воде, так и по воздуху. Но и тут его постигло разочарование: пулеметы оказались «копаные», непрофессионально восстановленные и только сверху покрашенные черной («под воронение») краской. Ипользовать их по назначению возможным не представлялось… «И зачем я только отдавал оружие в аренду «Рейхсфильму» для реконструкции «Москва перед нами»!?! – запоздало спохватился обергруппефюрер: «Разве я не знал, что все эти безумные реконструкторы после каждого мероприятия вместо казенных вещей стремятся подсунуть «копанину»?!? Но тут подоспели, наконец, партизаны. Змей организовал спасательную операцию солидно и тщательно – по всем правилам социалистического реализма. Выстроив своих спасателей на берегу, он провел краткий инструктаж: - «Товарищи! Помните! На пароходе находятся культурные ценности, принадлежащие всему советскому народу! За сохранность от повреждений каждый из Вас ответит партбилетом, а те, у кого его еще нету, головой! Вперед, товарищи!» Вдохновленные такими перспективами, партизаны-спасатели взялись за дело с пролетарской сознательностью, я бы даже сказал – с огоньком! В считанные минуты пароход был вытащен на берег, разгружен, а потом и до шпангоутов разобран в поисках скрытых тайников. Сначала фон Фищ радостно потирал руки и даже суетился вокруг своих бесценных ящиков, мешков и коробочек, покрикивая на тех партизан, кто недостаточно бережно, как ему казалось, прикасался к бесценной таре. Его поощрительные вопли далеко разносились по берегу: «О, руссише швайн! Са такой неаккуратный рапота нато есть отрыфать рука! Тофарищ Змей вас всех немношко шиссен! То есть расстрелять!» Потом группенфюрер начал недоумевать: ему казалось странным, что вокруг его коллекций бродят Кант и Земляк, которые, ни мало не смущаясь присутствия самого Фиша, горячо спорили: - «Шведский фарфор пойдет в баню партийного актива! И ореховый гарнитур туда же!» - категорично заявлял Кант: «Наши партийные товарищи должны париться в культурных условиях!» - «Шиш тебе! Вся коллекционная мебель и посуда отправится в распоряжение Злозмиевского Управления МГБ! На оперативные нужды!» - энергично возражал Земляк: «А вам в Обкоме и французских гобеленов достаточно будет!» - «А на дачу Товарища Змея?!? » - аж захлебнулся от возмущения Кант: «Не слышал разве? Ему необходимо 16 вагонов обстановки и предметов искусства!» - «Будут ему вагоны! В Магадан…» - зловеще ощерился Земляк и, не обращая больше внимания на Канта, заорал на охранников: «Эй! Куда башенные часы с Купидомом потащили?! А?! А ну, вернули на место!» - «Позвольте-позвольте!» - вмешался фон Фиш: «Это мои частные коллекции! У меня имеется европейский сертификат и копии таможенных деклараций, а также заключения Рейхсохранкультуры о том, что данные предметы являются моей неотъемлимой собственностью и подлежат беспрепятственному вывозу в Рейх!» - «Да плевать нам на твои бумажки!» (Кант) «Вали отсюда, пока цел!» (Земляк) «Мой дорогой Фиш, если Вы продолжите в том же духе, то я таки не ручаюсь за Вашу драгоценную безопасность!» (это произнес сам Змей, поспешивший к месту конфликта) - «Но как же Право и Законность?!?» - у фон Фиша задрожала нижняя губа, лицо посерело: «Я буду жаловаться в Европейский Суд! В ОНН! В ЮНЕСКО! Я этого так не оставлю! Реституциями замучаю! Мировое общественное мнение вас осудит и еще 100 лет будет осуждать!» - «А вот этого я бы Вам делать не советовал, генерал….» - Змей по-приятельски (Фишу даже показалось – что панибратски) полуобнял обергруппенфюрера за плечи и начал уводить в сторону от грузчиков, заталкивавших ящики в кузова полуторок: «Понимаете ли, мой дорогой…. Вам ведь все равно не придется воспользоваться данным имуществом в Вашей драгоценной Европе… Я совершенно уверен (более того – получил точные разведданные!), что камрад Соломон Тук давно описал все Ваши ценности и распродал их на виртуальном аукционе среди английских и прочих евреев! В то время как Вы здесь трясётесь над каждой шкатулочкой, в Одессе уже изготовлены документы, непреложно доказывающие, что вся коллекция украдена у ограбленного еврейского народа… Так что, даже если каким-то чудом Вам удастся добраться со всем имуществом до Германии, придется все-равно все отдать, да еще и заплатить неустойку за «упущенную прибыль» и «компенсационные выплаты» жертвам… А гонорары адвокатам? Вы же разоритесь, мой друг! Я же просто спасаю Вас от горя и беспросветной нужды… Кроме того, неужели Вы хотите, чтобы какой-нибудь Майор потом вывешивал фотографии этих замечательных вещичек на сайте израильского клуба коллекционеров?» - «Позвольте! Неужели? Тук!?! Но ведь это культурнейший человек! Я не верю…» - «И я не верю!» - улыбнулся Змей: «Но молчу – так как вовсе не хочу попасть под Ваше же хваленое европейское законодательство об «отрицании холокоста» - меня ведь после войны прочат на высокие дипломатические посты – в Генсеки ООН, на пример…. Мне такой «промоушн» совсем не нужен! Лучше уж мы с Вами, мой милый, 100 лет бодаться по поводу «реституции» будем! А вещички пока послужат народу!» Тут бы Фишу и согласиться… небось Змей (человек, в общем, не злой и даже где-то мягкий) и оставил бы ему потихоньку пару-тройку сундуков с предметами подешевле… Но недаром на родовом гербе фон Фишей цу Швайнвагенов были изображен в верхнем поле рассеченного щита золотой осел между двумя стогами сена, а в нижнем – зеленый угорь с высунутым длиннющим языком. Упрямство и болтливость никого еще не доводили до добра… - «Позвольте!» - фон Фиш снял и начал эенергично протирать свое интеллигентское пенсне: «Я не позволю отдать вашему тупому, расхлябанному и вечно пьяному народу такие прекрасные экспонаты! Уж лучше пусть их заберет Соломон Тук! Я…» - «Всё ясно! Безродный космополит!» - фигура Земляка зловеще материализовалась прямо за спиной: «Товарищ Главный Маршал! Его сразу, или сначала все же допросить?» - «Давайте дадим ему последний шанс!» - Змей печально вздохнул: «Все же сколько лет вместе… я возьму его на поруки….» Земляк посмотрел на Змея эдак пристально, с сомнением: - «Не узнаю я тебя в последнее время что-то, Товарищ Вадим! Какой-то ты странный стал… Помню, года два назад, если с утра никого в «Страну вечного бана» не отправил – так и ходил смурной целые сутки… А тут – расстрел Камяка отложил, этого ЭсЭсовца-гуманиста на поруки берешь… Смотри, а то ведь сам знаешь – как закончится война – все население оккупированных территорий отправится в лагеря, а мы к ним – охранниками… как бы тебе в первую категорию не попасть ненароком!» - едва выговорив последнюю фразу, хитрый Начособот мгновенно растворился в воздухе и кулак Змея, вооруженный «крупповской» мельхиоровой вилкой, безвредно прошел через пустоту… - «Ах ты, пропасть! Ну ладно, попадешься ты мне на парт-бюро!» - Змей досадливо поморщился, а потом снова повернулся к фон Фишу и, недобро улыбаясь, процедил: «Шел бы ты куда-нибудь подальше, группенфюрер! Расходятся, видимо, наши с тобой пути-дороженьки! Не дай Дас-Аненербе, попадешься Земляку или Канту, когда меня рядом не будет… «разъяснят» ведь тебя! Они оба известные рыболовы…» - и, видя, что фон Фиш по-прежнему мнется с ноги на ногу и опять что-то хочет возразить, вдруг сделал удивленное лицо и, показав пальцем куда-то ему за спину, произнес: «Ой, смотри! Призрак коммунизма!» Фон Фиш подпрыгнул как ужаленный, обернулся и… получив мощный пинок под зад, скатился в глубокую промоину. Когда же выбрался, то ему оставалось только разразиться проклятиями – колонна автомашин с его, фон Фиша, движимым имуществом уже скрывалась за горизонтом. Надо отдать фрайгерру должное – десятилетия воспитания нордического характера закалили его настолько, что ни секунды он не предавался глупой печали… Наоборот, мир окончательно прояснился. Глаза фон Фиша широко открылись, чакры его души распахнулись для Сокровенного Знания и генерал окончательно осознал ту Высокую Истину, которая смутно уже давно маячила в его мозгу. Мне сложно передать те чеканные формулировки, которыми мыслил обергруппенфюрер, но все же постараюсь, по мере скромных сил: Россия поглощена большевистской заразой. Пропитана до мельчайшей капельки. Большевизм везде – он льется с неба в виде мелкого противного дождя, он черной грязью налипает на генеральские сапоги, пылью забивает легкие, в виде клеща норовит залезть за шиворот. Он воняет на помойке, лает бездомной собакой, скисает в молоке, червяком сидит в яблоке. Он повсеместен. Но особенно его много в местных людях – в них большевизм так и кишит… как кишат черви в разогретой летней жарой выгребной яме. Самое главное – большевизм нельзя лечить добром и гуманизмом. Огнемет! Вот что надо! А еще лучше – залить всю страну ипритом – и уже потом пройти частой цепью огнеметных танков. Раза три-четыре повторить процедуру…. А кто это может сделать? Конечно, не несчастная, человеколюбивая и нестерпимо (теперь Фиш это осознал особенно остро!) добродушная, честная и проникнутая христианскими ценностями Германская армия! Сколько бы ее солдаты не жертвовали собой, спасая детей, туша пожары, раздавая гуманитарную помощь и защищая сирых и убогих, все – бесполезно. Этот мерзкий народ ничего не способен оценить, пока его весь не перепороть. Поголовно. Только Великая Американская Демократия способна, с полным осознанием Прав Человека и своего Цивилизационного Бремени, бомбами с напалмом и прочими новомодными штучками (Фиш слышал что-то о «чудо-оружии»), вбить местным варварам и вандалам в головы необходимость «откинуть комплексы», избавиться от постыдной гомофобии и расстаться с многовековой культурой в пользу главного блага цивилизации: Супер-индивидуализма. О-о-о!!! Как же фон Фиш сейчас мечтал о том, чтобы на эту запаршивевшую землю ступила всесокрушающая нога Американского Солдата! И она ступила!!! Но перед этим у обергруппенфюрера слегка помутилось в глазах – как от сильного удара по голове (возможно, он и имел место, но Фиш всячески гнал от себя эту мысль). Когда генерал очнулся, то сквозь легкий туман, застилающий глаза, он все же четко рассмотрел ЭТУ НОГУ. Она была всего одна, но обута в великолепный Настоящий Американский ботинок… Новенький такой, крепкий… Фиш его сразу узнал! Душа его возликовала: Наконец-то! Пока обергруппенфюрер фон Фиш цу Швайнваген, накрепко примотанный к кривой сосне куском телефонного провода, умиленно созерцает, как Мастер-сержант Бо (Ну конечно же это был он! Кто же еще смог бы так успешно проскочить мимо «Темной стражи»?) перебирает его (фон Фиша) многочисленные ордена и сравнивает с образцами в богато иллюстрированном катологе, вернемся к незаслуженно оставленному нами в окружении безпарашютчиков главному герою – капралу Ээвил Коотсу. А между тем, наш славный американский гражданин чувствовал себя прямо «на седьмом небе»: счастливо и широко улыбаясь, мурлыкая на ходу мелодии советских и германских маршей, легкой рысцой влек он по широкой лесной тропе драгоценную ношу – тело Дивизионного Комиссара. Не могу, в связи с этим, не поразиться выносливости Змея! Вот уже свыше суток он не покидал нудобное кустарно сварганенное седло, не слезая даже тогда, когда Коотса вели на водопой. Да-а-а… ! Вот что значит большевистская закалка! «И снег, и ветер! И звезд ночной полет!» - одним словом. При этом, Змей не забывал и о своей главной комиссарской обязанности – воспитании в Коотсе Человека и Гражданина. Заметив, что капрал начинает убавлять шаг, опытный начальник не раз, по-отечески строго, давал ему «шенкеля» каблуками своих кованых сапог, однако, перед особо тяжелым болотистым участком, подумав и посмотрев на мокрого от пота и тяжело дышащего Коотса, умело применил «альтернативный метод»: привязав бечевкой к недлинной палочке трофейный артиллерийский «люгер», Змей вывесил его перед лицом Коотса. При появлении в зоне видимости вожделенного артефакта, уже совсем, казалось, загнанный на задворки души материальный стимул овладел как минимум двумя составляющими сложной души капрала – арийской и американской. Гражданин США мгновенно прикинул, что «артиллерист» в таком «люксовом» состоянии потянет не меньше чем на 3-4 «косаря» баксов, а ротенфюрер (как Коотс называл свой чин в начале службы) просто ошалел от надежды прикоснуться к «святая святых» германского инженерно-оружейного гения… Не обращая внимания на совершенно вымотанного эстонца, они рванулись вперед и рекордными темпами преодолели указанное болото, преследуя ускользающий предмет вожделения. Следующие два часа, воспользовавшись относительно ровным участком, движение по которому не заставляло Коотса пыхтеть как паровоз, Змей посвятил устранению только что выявленных недостатков в воспитании «юного товарища»: вдохновенно (с цитатами из «классиков») рассказал ему о том, какие тяжелые последствия для психики индивидуума имеет свободный оборот огнестрельного оружия, а также негативной обстановке, складывающейся в обществах, где оный оборот имеет место. Потом мягко перешел к тому, как гуманное советское законодательство карает за подобные правонарушения и, наконец, указал, что оружие в Советском государстве должно находиться только в руках наиболее проверенных, талантливых и заслуженных его защитников, - таких, на пример, как сам Товарищ Змей. К концу лекции Коотс настолько проникся восхищением перед тем, какого замечательного человека он несет на своей шее, что если бы ему предложили совершенно бесплатно хоть сто штук люгеров и маузеров – сразу же передал бы их Змею под протокол о «добровольной выдаче».